Светлана Гребенникова - Мерцание зеркал старинных. Подчинившись воле провидения

Странные одежды были на жителях этой деревни: крестьяне ближайших к столице местностей таких не носят. Из-под овчинных тулупов виднелись льняные рубахи простого прямого кроя, подпоясанные кушаками и вручную расшитые красивыми узорами.

«Диковинные люди», – подумалось мне. Задавать Вере вопросы я не могла, так как видела, что она меня открыто недолюбливает и отдает предпочтение Анюте. Это немного задевало: мне впервые предпочли прислугу. Я решила не показывать вида и не перечить: оказаться сейчас на улице совсем не хотелось. «Ну и ладно, потерплю чуть-чуть, не век же мне здесь находиться», – беспечно подумала я, отгоняя неприятные мысли о странных жителях этой деревни.

Вера жестом велела следовать за ней. Мы поднялись по лестнице на второй этаж, и Тимофей вместе с нами. Там стояли топчаны, на которых сидели дети и какая-то женщина. Указав на нее, Тимофей произнес:

– Это моя тетя, она поцелована ангелом.

«Да-а-а-а, – подумала я, – веселенькое начало… Значит, она умалишенная», – но вслух ничего не сказала. Я увидела ее дикий блуждающий взгляд… Он ни на чём не фокусировался, ни на одном предмете, и от этого душу словно обдавало леденящим холодом. Таких людей я всегда боялась. Не знаю уж, кем она поцелована, но с не обладающими разумом и не отвечающими за свои действия я старалась не соприкасаться. Они занимались каким-то рукоделием с маленькой девочкой, которой было лет шесть.

Вера указала нам на дверку в самом дальнем углу.

– Вон ваш чуланчик. К ночи еще один тюфяк принесу, располагайтесь, почивать там будете. Так уж и быть, погостите эти дни здесь, но поменьше болтовни. Ничего я про вашу императрицу слушать не желаю. Противно мне говорить об этой самозванке и противнице исконной веры. Одно слово – иноземка! Ржавые чужестранные гвозди вонзить пытается в тело русское. И на том месте раны являются кровоточащие, незаживающие – и в язвы превращаются.

Потом зло улыбнулась:

– Ничего, ничего, конец ее близок, совсем недолго нам мучиться осталось. И, может, новая правительница придет к нам из лесу, из этого подполья, в котором мы так униженно живем по вине чужеземки.

Выслушав эту гневную тираду, я отметила, что, говоря о возможном свержении государыни, она начинала лучиться и светиться, будто этот момент будет самым радостным в ее жизни. Я ужаснулась этому и подумала: «Надо будет в городе об этом селении и нашем здесь пребывании рассказать. Все будут слушать, открыв рот. И стану я самой главной и желанной гостьей во всех салонах и домах, потому как никто более с противниками дворцового режима так близко не сталкивался».

Они напоминали мне злобных лесных гномов. Рассказывая про них сказки, я, пожалуй, смогу стать знаменитой на всю столицу. Я улыбнулась этим мыслям: «Ну погодите, вот вернусь, все узнают, чем вы тут живете и о чём грезите, вольнодумцы. Всем расскажу, где вы находитесь, пускай придут сюда и научат вас уму-разуму». Я знала, что императрица радуется, когда вот такие крамольные поселения находят и по ее воле уничтожают, сжигая для устрашения других.

Подумав об этом, я заулыбалась и решила: «Не всё так плохо. Это приключение, а их я люблю». Но тут Вера, уже уходившая, неожиданно повернулась ко мне.

– А ты, Наташа, лучше б не о том думала, как тебе прославиться в своей столице, чтобы все на тебя смотрели и пальцами показывали. Ты бы лучше попеклась об том, как прожить подольше. – И, засмеявшись, покинула комнату, захлопнув за собой лаз, что-то вроде крышки между верхом и низом.

Я была удивлена, услышав свое имя, но не стала придавать особого значения ее словам. Я очень устала и хотела есть. Мы остались в полной темноте – в чуланчике не было ни окон, ни свечей, ни даже лучины. Аня легла на краешек тюфяка, я села рядом.

– Анька, неужели нас не накормят? Да и с этой дурочкой рядом я находиться боюсь.

– Да что вы, барышня, покуда я с вами, никто вас не тронет. Ложитесь вот лучше рядышком. Покаместь нас не покормили, хоть поспим, во сне есть меньше хочется.

Успокоившись, я прилегла рядом, но спать не могла: в животе урчало, горло пересохло. Я начала щипать Аньку, которая, видно, уже не слышала меня.

– Ты что, спишь?

Анька пробубнила сквозь сон:

– Ну конечно, барышня, скока всего приключилося, хорошо бы отдохнуть немного.

– Нет, Анна, вставай.

Анька села и захлопала глазами, что-то хмыкнула.

– Ну что ты мычишь как корова, приди уже в себя. Это я, я, Наташа, ты меня видишь, слышишь?

– Да, да, барышня, – она зевнула, – и вижу, и слышу. Чего вы хотите? В такую пору позднюю чего изволите?