Светлана Гребенникова - Мерцание зеркал старинных. Глаза судьбы

Спина Федора стала исчезать, и я наконец обрела покой и забвение.

Очнулась я, не понимая, где нахожусь и что происходит. Аня трясла меня за плечо и призывала проснуться. Приподнявшись на лавке, я огляделась. Слабая надежда на то, что вчерашний кошмар – всего лишь сон, померкла. Тело ныло и не хотело подчиняться. Я недоуменно посмотрела на Аню и недовольно спросила:

– Анют, ты чего меня трясешь, зачем будишь?!

Аня тревожно вглядывалась в мои глаза, пыталась понять, как я себя чувствую.

– Мне надо, чтобы вы поели, барышня. Долгонько спали, силы ваши на исходе. Поесть надобно!

Я запротестовала:

– Оставь меня в покое! Не хочу я есть, спать буду. Мне там, в темноте, хорошо было и снов никаких не снилось. Ни переживаний, ни страданий – лучше, чем здесь.

Оттолкнув Аню, я попыталась лечь. Вместо покорности в ее глазах читались тревога и решимость.

– Я больше не дам вам сомкнуть глаз! Ни на секунду!

И она снова начала трясти меня, усаживая на лавке. Мои глаза безвольно закрывались, я обмякла на ее руках, сопротивляться не было сил. Реальность пугала меня, я снова хотела погрузиться в сон. Анна усаживала меня, но я снова и снова падала.

Наконец ее старания увенчались успехом.

– Ну, слава Богу, кажись, добудилася. Барышня, вторые сутки пошли, как вы спите. За вами сколько раз из дома приходили, беспокоилися. А вчерась к вечеру сам Дмитрий Валерьянович пожаловал, с лекарем. Лекарь долго сидел подле вас, а опосля барина успокоил: «Пущай спит, сон – это лекарство». Барин, выходя, приказывал послать за ним, как вы проснетесь. Шибко он переживает, папенька ваш. А я так думаю, лекарь чтой-то недокумекал. Какое же это лекарство, коли вы в том сне своем еле дышали? У нас на деревне был такой случай: мужик спал-спал, вот как вы, никто его добудиться не мог, а опосля и вовсе помер. Так я, барышня, ужо хотела вас водицей ледяной окатить, коли вы сами не очухаетесь.

– О, Господи, как же ты мне надоела, – недовольно бурчала я, – пойдем уже, куда ты меня там тащишь. Мужик у нее помер… Да лучше бы мне умереть, зачем мне такая жизнь, коли в ней одни страдания?

– Я вот вам щас помру! Как тресну чем-нибудь по голове, вмиг оживете. Бестолочь бестолковая, помирать собралася. Ишь, чиво удумала! Да было бы из-за кого помирать?! От паразит, он и есть паразит, до чего барышню нашу довел, что жизнь ей не мила. Эт вы зря, Наталья Дмитриевна, мы еще на вашей свадьбе плясать будем! Помирать она собралась…

Анькины причитания заставили меня слабо улыбнуться. Кое-как пробудив к жизни, она помогла мне встать. Я подчинилась и неуверенными шагами, поддерживаемая Аней, прошла к столу…

Аня захлопотала у печки, загремела заслонкой, и на столе появился румяный каравай, источающий вкуснейший аромат. Шустро подхватив ухват, она достала горшок с картошкой. Налила из крынки парного молока. Аня суетилась и нервничала, это было понятно по звенящей в ее руках посуде. Ела я без аппетита, не чувствуя ни вкуса, ни запаха, краски жизни померкли для меня, всё вокруг казалось серым и безликим. Но Аня не унималась:

– Молочка испейте, барышня, матушка только подоила. Кузеньку я к Дмитрию Валерьяновичу с докладом отправила, что у вас всё хорошо, неча лишний раз барина расстраивать. А нам хорошо бы опосля обеда пройтись, чтобы вы воздухом подышали, авось обдуеть маленько. Кузеньку встренем, очень он любит вас и всегда хорошо на вас влияеть.

Я нахмурила брови:

– Не хочу на улицу.

Но Анюта, словно не слыша, помогла мне одеться… я вяло сопротивлялась. Облачив в свою самую нарядную боярку, она начала подталкивать меня к выходу. Оказавшись на улице, я зажмурилась от яркого солнечного света. Весна была ранняя, снега уже почти не осталось, земля подсохла, и деревенские жители стремились выйти на улицу. В воскресный день крестьяне были освобождены от работы: и тут, и там виднелись копошащиеся у своих домов деревенские жители. Проходя по улице, я отстраненно наблюдала за происходящим. Вот женщина, повязанная цветастым платком и одетая в душегрейку, развешивает на кольях глиняные горшки. Старичок в фуфайке и валенках присел на завалинке и курит махорку, греясь на раннем солнышке. Ребятишки пытаются поймать испуганную кошку, чтобы привязать к ее хвосту самодельные погремушки. Завидя барышню, каждый норовил поклониться и поздороваться, оказав почтение.

Мы вышли за околицу, и Аня стала тормошить меня, пытаясь развеселить. Без умолку рассказывала про жителей деревни: