Марина Зайцева - Она и её Он

– Ага.

– Ага…

– Ага, проскочила. Прикольно ты. Это, наверное, грипп, сейчас много кто болеет. Хотя вроде как лето. У тебя, наверное, грипп. Но домой дойдешь, не сляжешь под кустом.

– О.

– Ага, что-то такое было, ты сейчас спала часа полтора, а до этого я тебе набузовал грибов и всякой огородной травы. Я не очень знаю, что я смешал, – просто из шкафчика с аптечными травами, если на коробке значилось «противовирусное». Ты давай, чай, бутерброд, шоколадка и – бегом домой болеть, пока силы есть.

И вот в этот момент зашел он. Он очень высокий и большой. Как я узнала потом – это впечатление, на деле – сто восемьдесят сантиметров вверх и девяносто килограммов массы. Он занимает весь проем двери, если стоит в нем, из-за позы. Он вообще занимает объем мирового пространства. У него светлые синеватые волосы, очень длинные, заплетенные в толстую тяжелую косу, серые глаза, смуглая оливковая кожа. Острые, но не тонкие черты лица, нос, как наконечник копья, колючие скулы, льдистые уголки глаз, угловатые уши.

– Здравствуйте.

Это было естественной реакцией. А еще очень захотелось сесть и выпрямить спину примерно, как в суде.

– Здравствуйте.

– Саш, Ира сейчас пойдет, я сейчас вернусь, доделаем.

– Ром, типа, здравствуйте.

– А. Да. Ир, Александр, мой одногруппник, мы там сейчас ботаем. Мы приехали тихо поучиться, чтобы гарантированно поучиться, а не попинать балду.

Я поняла, что с самого начала была не в нужное время и не в нужном месте. Что пришла неудачно и, пока оставалась в полусне, никто не сидел рядом, не шутил, не спрашивал меня – что да как, и каким чудом я проинтуичила заглянуть. Поняла, что выпроваживать меня никто не хочет, просто всего этого вообще не должно было быть. Что я не мешаю и не отвлекаю, могу спокойно поесть, доотогреваться, неспеша пойти домой. Просто хозяин будет в это время не гостеприимен, а занят.

Они ушли на кухню, забулькал и хлопнул чайник, покачнулись банки со странными субстанциями – голову еще вело спросонья. Я почувствовала сильный прилив жара и приближающийся озноб. Но ноги больше не дрожали, руки не потели, спина была теплой, как и одежда, мысли – ясными. Я поняла, что у меня около часа, пока мир не перекувырнется с ног на голову и не начнет отплясывать коленца, переливаясь булькающими звуками и режа светом глаза.

Я надела высохшие на батарее носки, они приклеились к крашеному чугуну и пахли утюгом. Выпила большую чашку сладкого чая, съела два кирпичеподобных бутерброда.

Парни были на кухне – что-то редко говорили, скребли ручками, шаркали, звенели, шмыгали. Я заглянула попрощаться и поблагодарить. Рома улыбнулся, кивнул, сказал, чтобы через тройку недель я заходила при случае – они уже закроют сессию и еще не уедут копать свою археологию.

А Александр встал, чтобы проводить, открыть и закрыть дверь. Подходя ко мне, он отчетливо протянул руку, взял руку мою, повел за собой, пожал, отпустил. Отпер дверь, посмотрел на лицо – глаза, губы, как смотрят, чтобы не скользнуть, а увидеть человека. Он явно хотел извиниться за какой-то неоправданный идиотизм, в котором виноватых нет. Но извиняться не стал, а легко и официально поцеловал меня в щеку и сказал:

– Пока!

Я ответила своим «пока». Я ушла с чувством, что все стало хорошо, что все как-то наладилось, напряжение ушло. Что случилось что-то очень веселое и чуть-чуть смешное. Что я буду помнить сегодняшний день всегда.

Теперь зайти через три недели стало обязательным. Это перешло из разряда вежливости в категорию дружбы. Я часто там гуляла, там можно было спрятаться, посмотреть на красоту, молчать и не думать. Там, у воды, на слиянии рек, до меня никому не было дела. Я ходила туда смотреть и улыбаться, когда очень хотелось плакать. Я ходила туда проживать конвульсивные приступы своего одиночества. Возвращалась я всегда и неизбежно мимо Роминого дома. Так что через те самые три недели я просто не ушла дальше, а завернула в темный и тесный подъезд, пахнущий погребом и половиками, закрытый облезло-коричневой дверью на скрипящей пружине. Поднялась на третий из пяти этажей и позвонила в недавно поменянную металлическую матовую дверь.

Рома мне открыл, он был рад, в лице читалась тревога и успокоение от исполнившейся необходимости. Я пришла, все встало на свои места, все вошло в норму. Планов никаких не было. Там же оказалась Ромина жена, которая училась с ним вместе с пятого класса, спала с девятого, а вышла замуж около года назад. Там был еще кто-то из их друзей, кого я знала, но не помню ни по имени, ни в лицо. Был Александр.