Василий Пряхин - Ночная прогулка

Молчание.

– Потом пришел с повинной в дом, где спят его дети, и вывалил все на жену. Извини, мол, любимая. Я так больше не буду. В первый и последний раз. Ты же знаешь, я не из этих, кто бегает за каждой юбкой. Я примерный семьянин и ты должна простить меня.

– Если бы я мог, я вернул бы время вспять.

– Изобрети машину времени. Или сотри мне память. Потому что ты не представляешь себе, что я чувствую. Как мне больно смотреть. Я смотрю на тебя и вижу, что ты делаешь с ней. В каких позах. – Анастасия не в силах сдержать слезы. – Как она кричит. Стонет. А ты продолжаешь ублажать ее, потому что дома некому ублажить. Все высохло и давно не встает. Так?

– Прости меня.

– Что мне твое прости!?

– Дорогая.

Он хотел обнять ее, но рыдающая Анастасия только вздрогнула как от электрического разряда и зарычала:

– Не трогай меня!

– Что мне сделать? Ты только скажи.

– Почему я всегда должна думать? За тебя? Не хочу. Я не знаю, как это исправить. Я просто не понимаю. Как снова посмотреть на тебя и полюбить. И твое «извини», «я не хотел», только унижают меня.

– Я..

– А теперь замолкни. Оставь меня в покое.

И он ушёл.

***

После собеседования Антон зашел в магазин за хлебом. Прикупил еще две бутылки пива.

Дома в тесной кухоньке гремел пришедший после ночной смены отец – Геннадий Петрович. Невысокий, метр шестьдесят семь, с покатыми плечами и пивным животиком. Суетливый. На широком беззлобном лице в уголках карих глаз выпячивались уродливые шрамы, густая поседевшая бородка скрывала другие увечья, полученные после несчастного случая на производстве. Но не шрамы портили впечатления от его внешности, а покрасневшие щеки от злоупотребления алкоголем. Но надо отдать должное Геннадию Петровичу, когда Антон вышел из тюрьмы, он взял в себя в руки, перестал напиваться до потери сознания. Появился смысл, отцовская забота, долг помочь сыну приспособиться в новом мире.

– Привет.

– Привет.

Отец и сын пожали друг другу руки.

– Что готовишь? И почему не спишь?

– Не спится. Два часа подремал – а потом голодный котяра хороводы заводил, епта. Потом любимая соседка активизировалась и давай расхаживать по паркету, сам знаешь, как у нее пол скрипит. Обычная история. Убил бы её! – Геннадий Петрович посмотрел на брошенный сыном пакет. – Не рано для пива? Час дня!

– Всего по одной, пап.

– И мне купил?

– Что б ни ворчал.

– Ладно, не буду. Но сын… не злоупотребляй.

– Ты тоже.

– Обнаглел.

– Что готовишь? Вкусно пахнет.

– Конечно, вкусно. Доставай вилки, тарелки, кружки. И садись. Ща попробуешь. Пальчики оближешь, епта.

– Другого я и не жду, па.

Суп с квашеной капустой, тушеная в сметане куриная печень с отварным рисом, жареный хлеб на сковороде под хмельное пиво – удовольствие для гурмана. Антон уплетал за обе щеки. Геннадий Петрович был не только кудесником в сталеплавильном деле, но и еще и поваренном. По сути, только он и готовил дома, работа по железнодорожному графику обязывала. Мама Антона, Антонина Игоревна, работала педиатром на две ставки, с понедельника по пятницу, приходила домой поздним вечером, уставшая, с красными от напряжения глазами, валилась с ног. Она вставала за плиту только в двух случаях, когда отец болел (что редкость) или был в затяжном запое (что было не редкостью).

– Вкусно. – Антон добивал себе кипяточку. Отец закурил. За столом. После смерти матери он устанавливал правила. – Спасибо, я нажрался.

– Свиньи жрут.

– Я специально так сказать, если что.

– Знаю, паршивец.

– Спасибо, па.

– На здоровье. Как собеседование?

– Ты помнишь…

– А ты молчишь. Так плохо или хорошо?

– Боюсь говорить.

– Заявление написал?

– Да.

Геннадий Петрович просиял в улыбке. По-отечески похлопал по плечу.

– Начальник визу поставил?

– Я уже отнес заявление в заводоуправление.

– Тогда можешь расслабиться.

– А служба безопасности?

– Не думай об этих козлах. У меня в бригаде каждый второй с синевой на теле. Ничего. Пропускают. Работают. И ты будешь работать.

– Нет у меня такой уверенности, па, после стольких отказов.

– Тебе не отказывали.

– Мне недавно предложили работать уборщиком производственных помещений. За копейки. Это равносильно отказу.

– Я говорил тебе, можно три месяца и уборщиком поработать. Главное залезть. А там – разберешься. Не послушал.

– Мне хватило за других убирать дерьмо.

– Выражения выбирай, – осадил Геннадий Петрович сына, – я тебе не друг.