Людмила Мороз - Хозяйка игрушечной фабрики

– А я-то и молиться не умею. Тетя Маша удивленно вскинула брови:

– А чего там молиться? Да говори с ним своими словами, а он услышит. Главное, чтоб эти слова были с верой! И по вере твоей он тебе и поможет!

– Спасибо вам! – Женский голос дрогнул от скрытых слез.

– С Богом, милая, с Богом! Добиться воплощения своей судьбы – это обязанность человека. Все люди, пока они еще молоды, знают свою судьбу. И в этой жизни есть только одно: когда ты по-настоящему чего-то желаешь, ты достигнешь этого! Понятно? Поэтому иди, милая. И пусть тебе Господь будет в помощь! Он тебе поможет! Долгие прощания – долгая печаль! Женщины остановились у самой околицы. Мила поцеловала ее сморщенную, сухонькую щеку. И зашагала дальше, в сторону городского шоссе. «Я решила для себя все! Я больше сюда точно не вернусь! – она давно миновала деревенскую околицу, и шла по шоссе.

– Мам, я есть хочу! – Заныла девочка. Мила остановилась, развязала узелок, и достала оттуда бутылочку с молоком. Девочка припала к горлышку, и выпила под охотку почти что половину. «Проголодалась малышка. И не удивительно – ела только с утра. И то всухомятку. То конфетку, то печеньице. Эх, жизнь сиротская – не господская!». – Подумала, убирая остатки молока в узелок. «Это на потом. Кто его знает, что дальше да будет!». А топом достало холодную картофелину, и дала Алинке.

– Ешь, малая! Малышка принялась с удовольствием ее уплетать. «Да, недаром говорят, что голод – самый лучший повар!». Погруженная в свои размышления, она не замечала, как мимо нее проносились машины. Она не пыталась даже их остановить. А люди мчались и мчались в сторону города. И никому не было дела до маленькой женской фигурки, которая брела по обочине дороги. Съев картофелину, девочка прижалась к материнскому плечу, такому родному и теплому. И крепко уснула. А Мила все шла и шла, погруженная в печальные думы. И не замечала, что солнце давно ушло за горизонт. И все небо расцвечено мелкой россыпью звезд. Со стороны реки потянуло неприятной сыростью. И она отмахнулась от назойливого комара, который зудел над ухом. И продолжала раздумывать, размышлять над своей судьбой. «Видно, я была слишком счастлива, что мое счастье кому-то сильно помешало! Чем я только занималась до замужества? Ходила в школу, училась. Помогала маме по хозяйству. А когда было время свободное – ходила на кружок, что вела моя первая учительница, да шила всяких там зайчиков – мишек! Мне так хотелось танцевать, но в нашей деревне не было учителя танцев. Все почему-то хотят жить в городе. И никому не нравится наша простая, незамысловатая, деревенская жизнь. Ну и Бог с теми танцами! Видно, не судьба было стать балериной. Но мне так нравилось дарить малышам радость! Хотелось, мечталось. Но все сгорело в огне. Все мои мечты рухнули. Сразу не поступила – а теперь и подавно. Кому я нужна с маленьким ребенком? Кому? Да куда я теперь пойду работать, не имея никакого образования? Ни специальности? Я ведь и школу-то не окончила. И что я только умею делать? Только полы мыть, двор мести, корову доить, свиней кормить да навоз убирать. А это делать много ума не нужно. Бери побольше да кидай подальше – и белов – то! ни уму, ним сердцу!». А темнота становилась все гуще и гуще. Пролетавшие по шоссе машины давным-давно разрезали ее светло-желтым сетом фар. Вдруг за ее спиной послышался резкий скрип тормозов, и в темноте отчетливо щелкнула дверная защелка. В темноте весеннего вечера раздался приятный мужской баритон:

– Эй, красавица, красавица постой! Куда ты так спешишь? Ты что, в город пешком собралась идти? Может, я тебя подвезу? Она удивленно оглянулась. И увидела неподалеку чернеющую громаду какой-то иномарки. И проговорила:

– Это вы мне, что ли?

– А кому же? Не твой же тени! А водитель продолжал говорить, – Да чего ты там ломаешься, как тот сахарный пряник! Садись поскорее, я тебя подвезу! Мне все равно в город, по пути. Оно осторожно, с некоторой опаской, приблизилась к машине.

– Вы точно в город? А мне платить нечем. – Растерялась Мила.

– Да садись, садись! Чего там, все одно по дороге! – Махнул водитель рукой. Мила открыла заднюю дверцу, и устало опустилась на сиденье, обтянутое дорогой кожей. Она часто видела такие машины, но так случилось, что ехала первый раз в жизни. И эти запахи дорогой кожи, мужского одеколона, импортных сигарет – все это удивляло. И вызывало в глубине души тоску. «Живут же люди! А тут, в этой забитой провинции, позабытой Богом и Людьми, только существуешь. И вкалываешь от рассвета до заката, как проклятая!». – С тенью легкой зависти подумала она, снимая косынку, и запихивая ее на дно сумки. И только сейчас поняла, что жутко устала. «Надоела она мне до смерти! Какой только идиот придумал носить эту гадость! В деревне, ладно. А в городе меня никто не знает. Пусть и не узнают, как можно стать вдовой в неполные двадцать. Она потом проговорила: