– Всё надоело!
Как, чем встряхнуть? Может, «клин – клином»? И когда монтажница делала последние склейки, весело защебетала:
– Лис, видела сегодня сон. Будто хожу по кладбищу и ищу место для могилы… для своей могилы, а они уже готовенькими стоят, в песочке, словно ждут… но я всё привередничаю: нет, не там… не тут… не здесь… и опять: нет, не та, не эта… Просто кошмар какой-то!
А он:
– Для себя, значит, искали? – И стал еще мрачнее: – А для меня? – И уставился в пол, будто отыскивая могилу, но тут же взгляд – в потолок: – Повеситься что ли?
Да с таким смешком зловещим!.. Но сюжеты монтировали, и когда я предложила:
– Просмотрим?
Почти пропел:
– Нет, не хочу… Не буду. Не-мо-гу!
Но домой не ушел, болтал с Наташкой о том, что в продаже нет водки, а я стояла у двери, смотрела на него и почему-то думалось: он, как тот уголёк на воде… еще живой, шипящий уголёк, хотя и с потемневшими краями.»
Почти такое же ощущение было и у меня, когда наблюдала за ним. Конечно, Лев Ильич выделялся среди наших журналистов тем, что был гораздо сложнее их, и эта сложность нравилась мне, а уж, когда поняла, что это же привлекает и Белу, то «вслушиваться в их дуэт» стало неким каждодневным увлекательным хобби, с которым на работе было гораздо интересней.
«Встретились во дворе и я, вспомнив, что говорила Галина, спросила его:
– Лев Ильич, – и поймала взгляд, – почему же Вы на худсовете так и не сказали, что Мохеева хуже Рубиной?
– Что я… лиходей себе, чтобы о главном редакторе и – такое? – ответил запросто.
Взглянула:
– Эх Вы…
И, махнув рукой, пошла дальше. А ближе к вечеру он приоткрыл дверь:
– Завтра до обеда не приду. (Значит обиделся.)
– А, пообедав? – улыбнулась, не взглянув.
– Не знаю. Может, и совсем не буду.
– Да вы что? – всё же взглянула: – Когда ж мы сюжеты монтировать будем?
Но на другой день пришел еще до обеда, но в глаза не смотрит (Ну да, обиделся.), и уже делает начитку к сюжету, а я:
– Лев Ильич, в слове ржавеет ударение на «а», – подсказываю ти-ихо так. (Ну что Вы, Лис?)
– А я так привык и исправлять не буду.
Куражится? Или просто между нами проскользнуло то самое квипрокво, о котором, упростив его до простого недоразумения, любил поминать мой давнишний начальник? А через минуту, когда просматривает смонтированную мною немую пленку, фыркает:
– Ха! И где это вы такой кран откопали? (Улыбнуться? Смягчить его «ожесточившееся сердце»? )
И улыбаюсь:
– В снятой Вашим оператором кинопленке.
Но не тут-то было! Уже через две минуты:
– Почему льющуюся воду не туда вставили? Мы же не для этого её снимали. (Ах, так?..)
И тогда – уже без улыбки:
– Вот будете следующего «Козьму» монтировать без меня, так и лейте вашу воду, куда захотите. (Получил?)
Пока замолчал. Ну, что ж, отпущу натянувшуюся струну и, полушутя, возмущаюсь:
– Наташ, а кто это товарища Сталина 5 5 Иосиф Сталин (1978—1953) – с середины 1920-х и до своей смерти в 1953 году единолично руководил Советским государством.
в угол повесил?.. вместо иконы что ль? Вроде бы там его не висело.
– Висел, – он, мрачно. – Это Вы не замечали. – Помедлил, буркнул: – Потому не замечали, что Вам всё безразлично.
Я вскинула брови, ничего не ответила, но улыбнулась… Ведь ему улыбнулась: да что с Вами, Лис? Неприятно, что «ткнула носом»?
Да и сегодня на записи журнала был ершист, упрям и даже отказался помочь операторам втаскивать кубы в студию для оформления интерьера к своей же передаче – делайте, мол, сами! – и пока операторы кувыркали эти кубы, в холле смотрел мультики, а когда закончили, услышала:
– И на репетиции больше ходить не буду. (Расколыхалось море!)
– И правильно сделаете, – согласилась шутливо, но…
(Договорить: обойдемся, мол, и без обидчивых психов?) Но нет, не сказала. А вечером подошел:
– Бела Эмильевна, – и смотрит отчуждённо: – Надо отвезти в театр костюмы, которые мы брали для передачи, но ассистенты в отгулах, так что придётся Вам…
А раньше сделал бы это сам!.. Смотрит, не отводит глаз и в них вроде бы вопрос: «Не обиделись?» Подумаешь! С какой стати? И киваю головой, проплываю мимо. А чуть позже вошел в кабинет:
– Отметить надо, где в кадре буду.
Диктую и смотрю прямо в глаза (Вы для меня сегодня, как все.)
– Да, вот еще что, Лев Ильич, сделайте начитку афоризмов для «Прожектора».
– Сделаю, – и взглянул (Жаль, что «как все»).
– И прохронометрируйте их, пожалуйста.
– Хорошо.
А в одиннадцать началась у нас с ним долгая запись журнала… аж до четырех. И был терпелив, сдержан, – не перечил. Что с ним? А когда кончили и я еще сидела за пультом, прислал ассистентом записку с хронометражем афоризмов: «Первый – девять минут, второй – тринадцать, третий – пятнадцать, четвертый – тринадцать.» И в скобках: «Как раз – о нашем случае.»
Читать дальше