Влада Багрянцева - Дыши глубже

Я понимаю, что он прав, но все равно еще долго курю, стряхивая пепел на асфальт. Думаю, что в этот раз я тоже попал – этот упертый Дима знает теперь мой номер телефона, а по его каналам, если он крупная шишка, пробить владельца труда не составит. Не знаю, что в его планах, но хоть из города вали. Мерзкое чувство – знать, что ты не неуязвим. Как будто тебя, как примитивную инфузорию, рассматривают теперь на стекле микроскопа, хотя до этого ты был невидимкой для всех.

Телефон вибрирует входящим звонком, я вижу незнакомый номер и в грудине тянет холодком. Неизвестный абонент звонит еще два раза, потому что я не отвечаю, а потом на экране высвечивается сообщение: «Привет. Никита».

Я, выждав несколько минут, пишу: «Вы ошиблись номером», чтобы получить ответ: «Ошибся именем, хотя это не моя вина, а вот номер верный. Поужинаем сегодня?»

Еще несколько секунд я смотрю на сообщение, начинаю печатать, но стираю написанное и отправляю номер в черный список.

Николаю почти сорок шесть. Он седой на висках, остроносый, всегда носит рубашки, чаще всего клетчатые, не считает нужным бриться. Нет, морду он бреет, а вот ниже пояса у него все малопривлекательно, и его хер я тоже имею в виду. Мне было плевать, что он меньше моего, к тому же, Николай им довольно неплохо попользовался за те несколько раз, что мы экспериментировали вместе. Николай неплохой мужик, отличный препод, но человек заебистый, почему он думает, что моя холодность к нему после всего, что было, неуместна. Нашу интрижку он явно представлял иначе, потому что его щенячий взгляд время от времени заставляет меня задумываться, а не выпилится ли он однажды от неразделенной любви. Но я вспоминаю, что это же Николай – ему нравится роль Пьеро в этой мини пьесе. Он вписался бы в любой из романов Достоевского, и если бы себе взял роль Раскольникова, то мне бы отдал Сонечку Мармеладову.

– Лурия, свет! – он кладет свои длинные и тонкие птичьи пальцы на мое плечо. – Ты забываешь.

– Я еще не дошел до бликов.

– Я говорю о переходе цвета на горизонте. Его нет, а должен быть.

Я продолжаю накладывать очередной слой короткими, полусухими мазками, не отвлекаясь больше на его бубнеж по поводу обилия желтого цвета в картинах художников, которые испытывали тревожное состояние. Николай еще зачем-то замечает, что у меня желтого цвета практически нет, но картины все равно вызывают тревогу, с чем я соглашаюсь – именно для этого я их и пишу. Чтобы другие чувствовали то же, что и я. Поэтому у меня много грозовых туч на горизонте, кроваво-алых закатов на фоне черного неба и заброшенных городов, выстуженных ледяными ливнями. Мне хочется, чтобы другие тоже слышали их голос – мертвых улиц и немой мостовой, которую моют волны сердитого моря. Чтобы сырость камня, из которого выложены стены осевших домов у берега этого моря, забивала ноздри при взгляде на них. Чтобы дыхание Дагона в затылок ощущалось так же живо, как собственное. И хотя Николай говорит, что у меня талант, я никуда не собираюсь тащить все это. Сорок пять законченных картин висят в мастерской – площадь позволяет, еще четыре в моей спальне. Остальные холсты, которые кажутся мне не столь удачными, стоят в кладовке, завернутые в брезент. Иногда мать берет оттуда что-то для выставок, на которые меня приглашают, но появляюсь там редко, а вот она с большим удовольствием отправляет мои работы и ходит, чтобы лишний раз потешить свое самолюбие. Она может назвать все мои работы по годам создания, но если спросить ее, какая из них моя любимая, ответить не сможет.

– Я бы хотел иметь о тебе что-то на память, – говорит Николай, и его пальцы снова передвигаются по моему плечу, ближе к шее. – Что-то личное.

– Например? – интересуюсь лениво – на самом деле мне неинтересно, что он ответит.

– Если бы ты согласился мне позировать…

Я перевожу взгляд с холста на Николая, который тут же затыкается:

– Между нами ничего не будет больше. Я же говорил.

Быстро оглянувшись, словно кто-то может подслушать, он опускается на колени передо мной и берет мою руку в свои.

– Илай, душа моя, нельзя же так с людьми! Ты не можешь так говорить, не можешь так думать, я же знаю, как тебе было хорошо со мной! Это все твое воспитание, твои стереотипы…

Ну вот опять. Геи, к слову, бывают двух видов по моему личному опыту – те, кто ищет отношений и союзника во всем, крепкое плечо рядом или мур-котика, которого можно любить и лелеять, или те, кому просто нравится давать всем или трахать всех подряд. Я заколебался объяснять ему это. Шлюхи не имеют пола, если ты повернут на этом, то и возраст значения не имеет. Николай решил с чего-то, что я глубоко травмированная личность с неустоявшейся психикой и меня надо спасать от самого себя и от того будущего, что меня ждет при таком поведении.