Энн Голд - Подарок

Наверное, он, сбежавший из-под ее величественных истерик, перестал обладать в каком-то смысле ценностью, перестал быть целью. Она теперь смотрела на него как бы сквозь, словно все не имело никакого значения, а только притворялось значимым и настоящим, и потому внимания ее не удостаивалось, так она смотрела на своего бывшего мужа и отца своих детей – как на все остальное в этом мире: на здания, мосты, деревья, деньги, еду, животных… На все, кроме своих детей, детей она любила, это следовало признать. Может, немного («нет, – сказал бы Джо, – совсем не немного», ну да пусть) нарциссической любовью, и все же…

А он остался совсем один. Два раза в неделю дети жили у него, точнее, могли бы жить, но жена как-то уболтала их остаться на родине, а может, тот факт, что здесь, в Англии, у них все же не было своего дома, работал против него. Да все могло быть, разумеется. Поэтому два раза в неделю превратилось – со временем – в два раза в месяц. Он и этому был рад. Они могли бы вовсе не приезжать к нему, жена (бывшая, теперь все время поправлял себя он) настраивала их в том смысле, что он бесчинствующий в Лондоне алкаш и богемный ебарь-террорист. Но, поскольку дети его, как это ни грустно было признавать, привыкли не столько к его огромной любви (в отличие от матери, он к ним относился куда как спокойнее, хотя и бесконечно любил – но, парадоксально для своей профессии, он не умел этого ни выразить жестом, ни сказать нужным словом), сколько к его деньгам. Да, они выросли прирученными, к деньгам, к его спокойствию, и к проистекавшей из него щедрости, и в этих наветах были… и не сказать, что на его стороне. Скорее, так: мать слушали в пол-уха. Слушать, конечно, слушали, но, как говорится, новая машина сама себя не купит.

Джо прервал поток его размышлений, ткнув телефон ему прямо под нос:

– Смотри. У этого клуба и приложение есть.

– Как чудесно, – без энтузиазма отозвался он.

– Скачай.

– Зачем это?

– Тут… – его друг пробежался по экранам, проматывая их одним пальцем. – Тут есть цены. Например, приватный танец.

– О.

– Ну что с тобой такое? Давай просто выпьем и расслабимся, ладно? У меня есть немного с собой.

От снега он отказался, но виски выпил не без удовольствия. Ему нравилось быть здесь, вынужден он был это признать, нравилось, что, отгороженные высокой спинкой дивана, они словно бы оставались со сценой наедине, нравилась музыка, которая играла, пока готовилось представление. Даже запах – хорошо выделанной натуральной кожи и какого-то тонкого мужского парфюма с нотками женщины – розы? Фрезии? Трудно было понять – запах был идеален. В меру настойчив, в меру спокоен, ненавязчив.

– Сразу видно, что место недешевое, – поделился он своими соображениями с Джо. – Я думал, такие только в Америке.

– Почему? – изумился тот. – Ты в курсе, сколько в Лондоне бабла?

Это он, конечно, думал уже, но Лондон был местом богемным, следовательно, как правило – все в нем было какое-то пыльное, припыленное, устаревшее, плохо отмытое или вовсе не. И тесное. Да. Теснота лондонских пабов была, в общем-то, общим местом и даже продуктом для гордости (и туристической индустрии). Иногда ему казалось, что британцы в принципе не заморачиваются такими низменными вещами, как комфорт, излишняя гигиена или личное пространство. В этом клубе… многое было по-другому.

– Я обещал, что ты не пожалеешь, – сказал Джо, прочитав все это на его лице. – И ты ведь не жалеешь, что пришел, а? Верно?

– Нет, ничуть.

Официант принес им еще виски и забрал пустые бокалы.

– Скоро начнется шоу, джентльмены, – вежливо проговорил он. – Прошу, если вас не затруднит, ознакомьтесь с правилами поведения.

Джо поднял бровь, но под немигающим взглядом сдался и опустил глаза к телефону.

– Что там за правила? – поинтересовался он у Джо.

– Да… оказывается, для ближних рядов отдельные.

– Извини?

– Эти места у самой сцены, – сказал официант. – Тут немного… немного иной кодекс поведения. Я думаю, вам не составит труда его соблюдать.

С этими словами паршивая британская морда удалилась, прямо сияя самодовольством. Джон начал читать, иногда он прерывался, чтобы похихикать или отпить виски.

– Запрещается трогать балерин. «Балерин»? Они это серьезно?

– Ну, допустим? – но он тоже невольно заржал.

– А я бы потрогал балерину, – мечтательно протянул Джо. – Мне кажется, у них там все такое… эээ… натянутое, как… как железные канаты под кожей.

– Гомосятина какая, Господи, – сказал он с улыбкой. – Женщина должна быть мягкой. Как цветок или… или… персик.