Меган Максвелл - Ты только попроси. Или дай мне уйти

– Нет.

Мой отказ так категоричен, что он сдается и не возражает, и тогда я сажусь за руль. Я молча веду машину. Краем глаза наблюдаю за Эриком, который смотрит на меня и говорит:

– Малышка, мы поехали в это место только для того, чтобы немного выпить.

Я киваю. Но ничего не говорю. Я просто веду машину.

Увидев мои нахмуренные брови, Эрик вздыхает. Он меня уже знает и понимает, что моя шпага сейчас обнажена. Наблюдаю, как он открывает бардачок, берет записанный мною CD-диск с музыкой и ставит его. Несколько мгновений спустя звучит наша песня «Черное и белое», которую поет Малу. Он пытается меня утихомирить. Но именно сейчас воссоединились мои гормоны и скверное настроение, и я – само воплощение зла.

Знаю, что было недостаточно причин, знаю, что будет

слишком много поводов,

С тобой, потому что ты убиваешь меня, и теперь без тебя я не живу.

Ты говоришь белое, я говорю – черное.

Я живу жизнью в цвете, а ты в черно-белой.

Он протягивает руку к моей голове. Ласково поглаживает меня по волосам и шепчет:

– Успокоилась?

Я не отвечаю. И мне вдруг вспоминается, что музыка усмиряет диких зверей, из-за чего я еще сильнее злюсь.

– Ты не собираешься мне отвечать?

Я молча управляю автомобилем, в то время как звучит голос Малу. Это к лучшему. Знаю, что если я сейчас скажу что-нибудь неуместное, то только все усложню.

Эрик сдается. Он кивает, кладет голову на подголовник и слушает прекрасную песню. Когда она заканчивается, начинает звучать песня Рикардо Монтанера «Убеди меня» [39], и я слышу, что Эрик напевает ее, и вдруг на меня что-то находит. Выворачиваю руль вправо, останавливаю машину и говорю:

– Выходи из машины.

Эрик смотрит на меня. Я смотрю на него.

Я увеличиваю громкость.

Месяц, состоящий из пяти недель.

И год с четырьмя февралями.

Порождать августы на твоей коже.

С январской субботой.

И тогда мой немец улыбается, догадавшись, что это означает, и я улыбаюсь ему в ответ.

Но я – такая паршивая овца!

Он расстегивает ремень безопасности, открывает дверь, выходит из автомобиля и, когда он оказывается на улице, я тянусь, закрываю дверь и трогаюсь, словно фурия.

В зеркало заднего вида вижу, что Эрик застыл на месте от удивления. Он такого не ожидал. Но та же самая фурия, которая дернула меня тронуться, заставляет меня затормозить, когда я отъезжаю так далеко, что уже его не вижу.

Что я делаю?

Я опять поддалась своим импульсам, и то, что я только что сделала, плохо. Очень плохо. Вижу, что по улице никто не идет, и разворачиваюсь. Меня одолевают противоречивые чувства, и я ругаюсь. Несомненно, это все из-за моих психов. Еду его искать. Замечаю Эрика, шагающего по тротуару. Он видит меня и останавливается. Это настоящий Айсмен.

О-о-о-о-ой, мне так стра-а-а-ашно!

Я снова разворачиваюсь, и когда останавливаюсь рядом с ним, он сверлит меня взглядом. Подходит к моей двери, резко и с силой открывает ее и орет:

– Выходи из машины!

Он в ярости. Я не двигаюсь, и он медленно повторяет:

– Вы-хо-ди из ма-ши-ны.

Слушаюсь его и, подойдя к нему, пытаюсь его поцеловать, чтобы попросить прощения, но он как кобра. Естественно. Я бы сделала то же самое в такой ситуации.

Он очень… очень… очень сердит.

На улице чертовски холодно, и я думаю, что он отплатит мне той же монетой.

Он заведет машину и уедет. Я этого заслуживаю.

Не двигаясь с места, наблюдаю, как он садится в машину. Фыркнув и стукнув по рулю, смотрит на меня и цедит сквозь зубы:

– Чего ты ждешь? Почему не садишься?

Пока я иду к другой двери, то все жду, что сейчас Эрик тронется и уедет. Но он этого не делает. Ждет, пока я сяду в машину. Когда я надеваю ремень безопасности, делает музыку тише, поворачивается ко мне и кричит:

– Можно ли узнать, что это только что было?

– Гормоны.

– Хватит этих глупостей, Джуд. Я сыт по горло твоими чертовыми гормонами, – шипит он.

Он прав. Я не могу все сваливать на свои гормоны. Отвечаю:

– Я разозлилась.

Эрик качает головой и, не понижая тона, говорит:

– И поскольку ты разозлилась, то решила оставить меня на улице посреди ночи и уехать, не так ли?

– Я вернулась. Я же здесь, разве нет?

Мои глаза наполняются слезами. Это было слишком грубо с моей стороны, и я сама в этом виновата.

Эрик несколько раз бросает на меня взгляд и наконец, понизив голос, говорит:

– Джуд, я старался быть с тобой терпеливым. Я понимаю, что гормоны действуют на тебя самым худшим образом, понимаю это, когда ты каждый день упрекаешь меня в тысяче мелочей и злишься на меня по всяким абсурдным причинам. Я понимаю, что большую роль в этом играет твоя беременность. Но теперь я хочу, чтобы и ты поняла, что моему терпению пришел конец и я боюсь растратить с тобой все свои нервы.