Артур Грабовски - Любовники ездят в метро

Уродом «этот» не был, но Турин все чаще повторял сам себе именно это определение. За день к нему в контору не раз забегали такие же уроды – айфоны ломались у них довольно часто. Турин вынужденно улыбался и взвинчивал цену до максимума. И все-таки, «этот» был самый урод из них всех.

В этот раз Турин позволил себе рассмотреть его еще внимательнее. Он встал напротив у дверей и, достав телефон, чтобы, если что сразу опустить в него взгляд, смотрел на «этого». Водил на всякий случай пальцем по дисплею, чтобы тот не погас, а сам смотрел.

Волосы все так же лежали на плечах. Длинные, гладкие, какие-то почти зеркально сверкающие.

«Натирает он их чем-то что ли»?

Телефона в руке в этот раз не было, Турин пригляделся – торчит из кармана брючек, одно неверное движение и выпадет. Лицо расслабленное, под закрытыми глазами синюшные тени. «Этот» был вообще особенно бледным, хотя в Питере в это время года большинство пассажиров такие же. Острые коленки натягивали брюки, носков снова не наблюдалось.

Какая пошлость! Турина воротило от всего этого вида, от расслабленной позы, от выпендрежных волос, которые тот носил так, будто нет ничего в том, чтобы у взрослого парня отросли такие. «Этот» будто был самим воплощением всего того, что не нравилось Турину, что всегда хотелось стереть, удалить, убрать как вид из самой жизни.

В этот раз Турин свою станцию не проехал. Он выходил вслед за «этим» и с ним же пересаживался на другую ветку.

В толпе на пересадке Турин его периодически терял из виду, но легко находил по волосам. «Этот» был высокий, почти как сам Турин, двигался резко, будто куда-то то спешил, то нет. Они проехали вместе еще одну станцию, и «этот» вышел.

Турину надо было до конечной.

Турин доехал до дома, зашел в свою, купленную два года назад на заработанные потом и кровью, однушку и щелкнул чайником. В голове был какой-то бардак. Почему-то вторая встреча с «этим» виделась ему каким-то издевательством.

В мире Турина «такие» бывали только клиентами и оставались чем-то не совсем реальным, нефизическим. Реальными были только их деньги и телефоны, которые тот мог купить, починить, продать. Все они жили в другой плоскости мира, где пьют коктейли, говорят манерно и танцуют в обтягивающих майках. На перегоне между станциями «таких» быть просто не могло.

Не то, чтобы Турин не видел раньше выделяющихся из толпы людей, но «этот» был каким-то особенным. Турин не мог объяснить себе, чем: вроде бы не самый необычный экземпляр, видал он и покруче – с татуировками на лице, например, или крашеными волосами. Таких сейчас было дохрена в городе, Турин давно привык. Нет, «этот» был как бы сам по себе такой. Турин ясно понимал, что, вынь у него из губы и брови цацки, переодень, отрежь даже эти проклятые волосы – все равно ничего не изменится. Что-то в нем было внутри, а что – Турин не знал.

Знал только, что у других это было будто маскарадом, дуростью, а у этого – нет. «Этот» был серьезным. И это Турино злило до трясучки. В тот вечер он стоял на балконе и долго не мог прикурить – рука дрожала, а перед глазами все время вставали чужие глаза – узкие и совершенно серьезные. Блядство. Это Турина и цепляло, и злило, будто не должен человек быть с серьезным лицом, если лицо это такое. Если ты такой.

Отчего-то Турин не решался называть «этого» тем единственным словом, которое было самым правильным, а придумывал новые и новые эпитеты. Училка была бы довольна.

К ночи, уже разозленный на себя за глупо проведенное время, Турин закинувшись парой банок пива, заснул под какой-то занудный фильм, на который наткнулся в телике. Снилась ему какая-то муть, на утро голова гудела.

В выходные Турин не работал, и вроде бы даже успел позабыть про «этого», но в понедельник тот обнаружился в вагоне точно по расписанию. Турин думал еще садиться ли в тот же вагон, но здраво рассудил, что трех совпадений не бывает, и спокойно сел.

«Этот» не спал, копался в телефоне. Людей в тот день было много, Турин только краем глаза видел волосы и кусок ноги в тех же вечно промоченных кроссовках.

«По лужам, что ли, специально скачет»?

Турина раздражало и раззадоривало в «этом» все. И кроссовки, и то, что нет носков, и то, что на руке и правда была какая-то дурацкая красная нитка. Турин заметил ее, когда «этот» поправил волосы, за которыми обнаружилось заткнутое наушником ухо.

«Наверняка слушает модный хлам».

До дома Турин тогда добрался злой, какой-то разбитый; ходя по дому, он хлопал дверьми и сразу открыл банку, забив даже на ужин.