Юлия Яр - Вирник

Я выскочила из маршрутки и тут же увязла в снегу по самые щиколотки. К концу дня снегопад усилился, застилая землю девственно чистым пушистым ковром белого снега. Выдохнув облачко пара в морозный воздух, я стремительным шагом направилась по улице к высоткам. Магазин скоро закроется, нужно успеть купить продукты для праздничного ужина. У нас с мужем сегодня годовщина свадьбы.

***

Их было много. Не знаю точного количества. Я перестала считать после пятого. Сначала больно было только между ног, но постепенно боль поднималась выше. От матки, к желудку, диафрагме и дальше, до самого горла. Она словно древний яд, впрыснутый в кровь, заструилась по венам, достигая даже кончиков пальцев. Я перестала чувствовать собственное тело, больше не была ему хозяйкой. Очередное лицо, пыхтевшее и обливающееся потом, измазывающее меня вонючими вязкими жидкостями, уже воспринималось как нечто далекое, меня не касающееся.

Ощущала только боль. Реки, подхватившие меня бурным потоком и уносящие куда-то за край сознания. Она была всеобъемлющей, абсолютной. Такой, которая отбирает разум, сводя человека с ума. Мне вдруг вспомнилось, что когда-то давно, еще во времена учебы в медицинской академии, я читала книгу некоего военного хирурга. Он работал в полевом госпитале во время военных действий в Чеченской республике. Так вот, в своей книге он описал несколько загадочных случаев, когда пациенты, получившие серьезные ранения, но, по всем прогнозам, должны были выжить, вдруг умирали прямо на операционном столе от обезболивающего укола. В своих исследованиях врач пришел к выводу, что каждый человек имеет свой болевой порог и у всех он разный. У кого-то больше, у кого-то меньше. Но в каждом пороге есть своя уникальная граница, так называемая «точка невозврата». Это тот рубеж раздражения нервной системы, пересекая который, человек погибает. И для нескольких солдат, крепких молодых мужчин, мизерная боль от укола иглой, оказалась той последней каплей, переполнившей чашу возможностей организма, и отправившей их на тот свет.

Это воспоминание, вихрем пронесшееся у меня в голове, вселило в меня надежду. Я стала ожидать собственной точки невозврата, которая должна была наконец-то прервать мои мучения. Ждала и ждала, а она все не приходила и не приходила.

И вдруг все прекратилось. Последнее тело, блаженно хрюкая скатилось с меня, давая возможность вдохнуть полной грудью. Через мгновение в нос ударил густой запах дешевых сигарет. Я приоткрыла мокрые от слез глаза, но перед ними все плыло. Единственное, что смогла разобрать это неясные мужские силуэты на фоне темных стен. Попытка повернуть голову отозвалась такой дикой болью, что из глаз снова полились соленые ручьи.

– Смотри-ка, еще живая! Я думал она сдохла под тобой! Ты жирный как хряк! – послышалось противное ржание где-то сверху.

– Надо добить, – задумчиво ответил второй голос.

– Ща перекурим, потом по второму разику и вальнем, – предложил кто-то третий.

Вздрогнув, я слегка перекатилась на бок. Вопреки всему пережитому, мне почему-то хотелось жить. Отчаянно хотелось выжить. Хотелось попросить моих мучителей оставить меня в покое. Заверить, что никому ничего не расскажу. Я готова была встать перед ними на колени, вот только сил на это не было. Даже, чтобы пошевелить языком требовалось приложить много усилий.

Я уже была почти мертва, когда после второго круга истязаний, чьи-то сильные руки подняли меня вверх и куда-то понесли. Темное небо было затянуто тучами, которые скрывали от глаз миллиарды сияющих звезд. Воспоминания рваными клочьями роились в памяти. Помню тихую черную ночь за окном, темную прокуренную комнату с грязным вонючим матрасом на полу. И глаза… Небесно-голубые глаза, которые смотрели мне прямо в душу, ласково улыбаясь. Прекрасные глаза человека, чьи сильные теплые руки через несколько мгновений выкинули меня в окно.

Я летела долго. Широко раскинув руки, словно крылья. Казалось, стоит лишь взмахнуть ими и взмою вверх, подобно птице. Улечу далеко-далеко. Туда, где нет боли и нет памяти…

Капли ледяного дождя тяжело упали на землю. Они очищали мое тело, лежащее на пушистой снежной перине. Смывая липкие грязные следы чудовищ, растерзавших его. Земля баюкала меня в своих материнских объятиях, а небо оплакивало загубленную душу своего ребенка.

На следующее утро во всех новостях крутили сюжет, о молодой женщине, которую жестоко изнасиловали и выкинули из окна двадцать пятого этажа. Кто-то ее жалел, кто-то оплакивал, кто-то осуждал говоря, что она была виновата сама.