Юлия Яр - Вирник

– Почему он снова такой же? – спросила я, любуясь видом.

– Это обсерваторий 10 10 От лат. «observe» – наблюдать. – место, откуда мы можем наблюдать за течением времени на земле, – пояснил судья. – Время в пургатории эфемерно. Оно может застыть, замедлиться или ускориться.

– От чего это зависит? – я с любопытством посмотрела на Дариуса.

– В основном от нас самих, – ответил тот. – Внизу же на него повлиять невозможно, там ход размерен и неумолим. Человек рождается, взрослеет и находится на земле ровно столько, сколько ему положено. Оставаясь там, он неизменно касается жизней других людей, в той или иной степени влияя на нее. Когда это происходит, между ними протягивается нить, не разрываясь до тех пор, пока один из связанных не умрет. Присмотритесь, вы видите их?

Я взглянула туда, куда указал мужчина. В конце улицы стояла группа молодых людей, две девушки и три парня. Они разговаривали, дурачились и смеялись. На первый взгляд в них не было ничего интересного, но присмотревшись, я увидела тонкие золотые нити, опутывающие каждого из них, словно паутина. По мере того, как каждый из них двигался, его нити растягивались, слегка провисая.

– Вижу, – кивнула подтверждая.

– Хорошо, – удовлетворенно ответил бармен. – А теперь посмотрите, что бывает, если вовремя не обрезать нужную нить.

Я снова уставилась на ребят внизу. Они стояли тесным кружком возле одной из лавочек. Вдруг рядом с ними возник какой-то мужчина в длинном пальто. Он резко достал из-под полы пистолет и начал пальбу. Обе девушки и один парень упали замертво. Тут же раздались громкие крики ужаса, набежали люди, началась суета. Вскоре послышался отдаленный вой сирены.

– Что произошло? – я потрясенно отшатнулась от парапета.

– Одна из девушек, Белла, тот младенец, которого вы не стали забирать, – начал Дариус. – Она выросла и в нее влюбился мужчина. Некий знакомый, с неуравновешенной психикой, который не смог вынести отказа и захотел наказать. Как видите погибла не только Белла, но и ее друзья, Патрисия и Стэн.

– Но… но… Я ведь не хотела… не думала, что будет так… – слезы комом подступали к горлу, не давая вдохнуть.

– Вы не выполнили свою работу, нарушив тем самым равновесие и мирозданию пришлось исправлять эту ошибку за вас, – судья говорил медленно, без тени укоризны.

– Боже мой, что же теперь будет? – полная ужаса, я беспомощно опустилась на мраморный пол.

Дариус присел рядом со мной и мягко продолжил:

– Ничего. Ошибка исправлена, ход вещей восстановлен. Жизнь Беллы была не столь важна, поэтому не привела к необратимым последствиям.

– А как же ребята, что погибли вместе с ней? – удивленно воззрилась я.

– Они в любом случае должны были умереть, просто чуть позже, – успокаивал судья. – Но, Мира, вам необходимо понять, насколько важна ваша работа и смириться с этим. В следующий раз жертв может быть намного больше…

Дариус говорил что-то еще, но я перестала воспринимать слова, погрузившись в себя. Его голос звучал тихо и ласково, словно он пытался объяснить маленькому ребенку почему опасно совать пальцы в розетку.

Не знаю, сколько времени мы так просидели. Мне стало зябко. Пытаясь унять слезы и нервную дрожь я неуклюже встала и снова посмотрела вниз. Место, где все произошло опустело и уже ничем не выдавало себя. Люди по-прежнему спешили вдоль тротуара по своим делам.

– Идите к себе, вам нужно отдохнуть, – предложил вставший следом мужчина.

Я молча кивнула и поплелась к выходу. Уже на пороге до меня долетел окрик:

–Мира!

Дариус вполоборота стоял у парапета и смотрел куда-то вдаль. Не поворачиваясь ко мне, он тихо произнес:

– Мне жаль, что пришлось причинить вам боль…

Оказавшись в своей комнате, я немного успокоилась. Небольшой тихий уголок действовал умиротворяюще. Концентрируясь на каждом предмете обстановки заново, я рассмотрела в углу дверь, которую не заметила в первый раз. Это оказалась ванна. Теплый душ казался сейчас очень кстати. Спустя несколько минут, стоя под упругими струями я подумала о том, что среди миллионов обычных капель, падающих сверху, несколько соленых будут не видны. И выпустила свою боль наружу.

Говорят, что если больно, нужно поплакать и тогда тебе станет легче. Или еще, что слова облегчают душу. Не знаю, насколько верны эти утверждения, да и верны ли вообще. Может быть, все зависит от глубины переживаемого горя. Но иногда, все что нам остается, это говорить и плакать. Захлебываясь слезами, я стала говорить. Впервые в жизни, осознанно, просить прощения за свои деяния и скорбеть об их последствиях. Не обращаясь ни к кому конкретному, мне хотелось верить, что мои робкие попытки покаяться все равно будут услышаны. Хотя бы кем-нибудь.