На стене напротив окна висел мой детский портрет маминой работы – даже не портрет, а нечёткая репродукция, увеличенная фотография. Саму картину вместе с несколькими другими работами ещё в начале девяностых купила одна московская галерея: мы тогда нуждались в деньгах. Спустя годы, уже после смерти мамы, я узнал, что галерея закрылась, а коллекция за бесценок разошлась по частным собраниям. Следов маминых картин мы с отцом так и не нашли, осталась лишь фотография, сделанная куратором первой выставки.
Портрет очень нравился Илье: ему удавалось во мне теперешнем, скучном и временами занудном человеке, разглядеть того беззаботного мальчика шестнадцати лет, который стоял у залитого солнцем окна и на мгновение оглянулся на художницу. Мама написала портрет по памяти. Я не помнил момента, запечатленного на картине, – всего секунды моей жизни, сразу забытой, а она запомнила и воспроизвела его позднее. Это оставило болезненные прорехи на и без того тонкой, почти утраченной связи между мной и мамой, как будто мы о чём-то не договорили. Сегодня репродукция на стене по удивительному совпадению становилась частью моего воспоминания.
Я забрался с коленями в кресло и облокотился на подоконник. На полу муркнула наша старая кошка Люська, её пять лет назад в дикий мороз мы забрали с автобусной остановки, где она умирала, и вы́ходили. Я поднял Люську на кресло, она устроилась рядом со мной и успокоительно заурчала.
Окна выходили во двор, который дворники ещё не убирали после метели. Снег кружился в свете фонаря и медленно в отсутствие ветра ложился на обезлюдевшие дорожки возле дома. От стекла веяло холодом, он проникал в комнату, точно сама зима, сказочная, безжалостная, постепенно овладевала всем миром, как это уже было когда-то…
Зима моего последнего школьного года выдалась солнечной и образцово тёплой: трескучие морозы быстро сменялись оттепелями, так что я, как и многие городские мальчишки, с нетерпением дожидался выходных, чтобы походить на лыжах за городом, в нескольких остановках на электричке в сторону Москвы. Тренировки на трассе спортшколы и победы в соревнованиях меня никогда особенно не прельщали, хотя я и считался самым быстрым в нашей группе. Скорости гонки я предпочитал долгие прогулки в одиночестве по зимнему лесу, где строгость и ровность лыжни так приятно сглаживала хаос разбухших от снега тёмно-зелёных ёлок, поэтому любил дальнюю, холмистую часть протянувшегося вдоль железной дороги леса, куда заезжали редкие лыжники, – подходящее место, чтобы пробираться сквозь сугробы и отстраивать контроль дыхания, никому не мешая и не забывая любоваться сверкающей вокруг белизной.
Когда мне предложили поехать на зимний тренировочный сезон, который для школьников устраивало руководство областной юниорской сборной, я немедленно согласился, а родители не возражали. Около шестидесяти мальчишек и девчонок из разных городов должны были провести почти четыре недели под Москвой, в бывшем санатории, использовавшемся в качестве лыжной базы для спортивных школ. К тому времени я уже планировал поступать в Московский инженерно-строительный институт и даже готовился к вступительным экзаменам, но сборы, в которых я прежде никогда не участвовал, давали шанс испытать что-то серьезное и по-настоящему взрослое в спорте. Ну, и потом, какой же школьник откажется продлить себе зимние каникулы?
После нового года в назначенный день родители привезли меня в Москву и сдали на руки наставнику на улице рядом с Белорусским вокзалом. Устроившись у окна в гудящем, как улей, автобусе, я без особого интереса разглядывал других детей. Многие из них моментально знакомились друг с другом, и от того, как живо они общались, с какой обыденностью раскладывали сумки по полкам, с какой независимостью входили и выходили из автобуса, пока мы ждали отправления, я в очередной раз почувствовал себя неловким новичком или чужаком – не слишком комфортное состояние в школьные годы. К моему облегчению, на меня никто не обращал внимания – скорее всего, из-за внешности, которая, несмотря на спортивное телосложение и смуглую кожу, казалось мне самой заурядной. Впрочем, мама считала меня симпатичным, говорила, что я пошёл в отца – модель с умным лицом. Мы с папой посмеивались, но не спорили: она, одарённая художница, знала толк в красоте.
Этот невысокий худощавый парень в модной коричневой куртке с белым воротником из овчины появился передо мной как-то внезапно, я не видел, как он вошел. От неожиданности застыв, я долго смотрел на него и отвернулся, лишь когда заметил удивление в его ответном взгляде. Он сел на свободное место тоже у окна прямо передо мной, достал книгу в самодельной обложке из газеты и стал читать.
Читать дальше