Матвей Молохов - Седло (в)

Седлов привык к разным поворотам на уроках, особенно когда сидят такие как Бликов и Цыбин. Но одно дело пытаться противостоять или игнорировать бытовое хамство и подростковые выпады, а другое, когда зашли с неприкрытого тыла и ударили туда, где, по убеждению Седлова, он на уроках абсолютно был защищен: в знаниевую сферу. И это был новый уровень вопроса, на который надо было отвечать дочке представительницы администрации .

– Да, – без обычной уверенности начал Седлов, пока не имея ответа, но надеясь на прорыв мысли сквозь плотину ступора, – возможно, эпиграф Ницше здесь не очень подходит, – Седлов знал, что не подходит, ну уж очень созвучен он был названию, да и привык мечом весомого слова легко разбивать паразитов Бликова сам либо с помощью Подгорного, но сейчас у него этот меч вырвали, – но… Давайте подумаем, почему я предложил этот эпиграф… – Подгорный молчал, да и он уже высказался, Шерстнева тоже, так как «да» и «нет» здесь точно не подходили, а Свинцова очень пытливо на него смотрела, и думать надо было самому. – Мы ведь сравнивали разные литературные эпохи, – пошла мысль, – мы говорили о том, что поведение героев в начале рассказа отчасти напоминает нам мотивы литературы 19 века, – Седлов начал чувствовать, что плотина рушится, тяжесть уходит, а он как бы легчает, – и вот можно сказать, что литература 19 века как бы ходила над пропастью, вглядывалась в нее, но герои не переступали каких-то последних граней, им давался шанс на возрождение, если вспомнить того же Раскольникова. И в том литературном мире не было таких натуралистических сцен. А здесь мы видим совершенно другую литературу, других героев. Андреев как бы хочет сказать, что наступило новое время, время бездны, которая все же всех захватила, в которую все упали. Именно поэтому я взял такой эпиграф. Я понятно объяснил? – с абсолютной внутренней легкостью Седлов обратился к новенькой.

– Да, хотя я не совсем согласна, что герои 19 века не переступали граней. Свидригайлов, например. Но, думаю, уже нет времени на споры. Спасибо.

– Хорошо, – Седлов понял, что его литература в 11 «Б» теперь никогда не будет прежней, но сейчас внутренне обрадовался точке, поставленной Свинцовой. – У нас остается десять минут. Вам необходимо в тетрадях выполнить следующее задание: заполнить одну противопоставительную и одну сопоставительную конструкцию, запишите: если в первой части рассказа Немовецкий утверждает, что пробел, оставьте две строчки, то после развязки мы понимаем, двоеточие, пробел: если описание природы, психологический параллелизм в «Войне и мире», пробел, то в «Бездне» Андреева, пробел. И третья, – вдруг решил Седлов, – по желанию, если успеете: если литература девятнадцатого века, пробел, то «Бездна» Андреева как произведение начала двадцатого века, пробел. У вас 9 минут. Тетради сдаем.

– А мне нужно писать? – спросила Юля.

– Ну, Вы первый день, – Седлов поймал себя на мысли, что пока не может называть новенькую на ты, – не знали задания, поэтому как хотите.

– Я напишу, – со все той же легкой полуулыбкой, с которой был задан заставивший кипеть мысли Седлова вопрос, – констатировала обладательница стильной сумки.

Седлов с чувством завершенности и прежней легкостью повернулся, чтобы идти и сесть за свой стол, но боковым зрением увидел то, что сразу наполнило его тоскливой тяжестью: дверь класса была открыта и на пороге стоял Цыбин.

– Не помешаю?

– Вообще-то, – Седлов хотел отправить опоздавшего прямиком к классному руководителю для объяснений, но взгляд Цыбина был таким, как будто он пришел не за восемь минут до конца урока, а на начало Парада Победы, который принимает, и сказал совсем другое, или что-то изменившееся в нем непроизвольно сказало: «Нет, проходи». Егор Петрович не мог не обратить внимания на удивленные взгляды аудитории, но сейчас это наблюдение было более чем механическим, да и сам он чувствовал внутри только ржавый скрежет полумыслей.

– О, а мое место-то занято! – Седлов ждал продолжения цыбинского спектакля, но его, к удивлению, не последовало, – ну ничего, дамам надо уступать, упаду к Бликову, ты же не против, Серый?

– Нет, – без особого энтузиазма согласился Бликов, – сила вальяжного аморализма Цыбина была велика, и в 11 «Б» ему мог противостоять только Подгорный, хотя это, скорее, было негласным нейтралитетом, так как по крайней мере сам Седлов открытых стычек между ними никогда не видел.

– А что пишем-то, Егор Петрович? Серый вон пыхтит, старается.