Матвей Молохов - Седло (в)

Анжелика Юрьевна Крепова была правой рукой директора и по сути решала все гимназические проблемы. Выглядела всегда поджаро и даже как-то высушено, собственно, как и математика, которую она преподавала. В качестве классического серого кардинала она могла решить любую проблему, но проблемы, созданные ей и, в частности, ее математикой, были практически неразрешимыми. Несмотря на общность дисциплинарного блока, у Растегаева с ней была взаимная нелюбовь, и только авторитет Растегаева позволял ему спокойно держать это противостояние, которое обострялось от случая к случаю.

«Да тошнит от всего этого, – продолжал Растегаев, – сопли с сахаром пафосные, а на детей всем нас..ть. В общем, заходите сегодня, поговорим». – И, отчасти воодушевленный, Седлов пошел на четвертый урок.

Когда он вошел в кабинет, класс уже сидел. Седлов сразу посмотрел на обычное место Цыбина и ощутил, как внутренняя тяжелая желчь, которая заполняла его все последние дни, начала вытесняться уже забытой легкостью: место пустовало. Никогда до этого пустой стул так не радовал Егора Петровича.

Не успел Седлов объявить тему урока, как дверь класса открылась. Он было уже снова начал тяжелеть, но это был не Цыбин: классуха-борец Наталья Сергеевна Токарь, учитель математики и верный информатор своей коллеги по предмету и завуча Креповой. «При Токарь ничего не обсуждайте!» – одно из первых наставлений, которое услышал Седлов от не особо лояльных к линии администрации. После схватки с Токарь в первый год работы Седлов ее не то что боялся, но всегда испытывал внутренний дискомфорт, от которого было недалеко и до боязни.

Токарь вошла с девушкой: «Егор Петрович, украду у Вас несколько минут, привела Вам новую ученицу. Это Юлия Свинцова. Теперь будет учиться в нашем классе, точнее доучиваться. Как говорится, прошу любить и жаловать. Надеюсь, Юля, тебе здесь понравится». Седлова раздражали и эти крылатые выражения ни к месту, и нарочитое облизывание простой ученицы, которая только что появилась и неизвестно, что из себя представляет, учитывая странное время для перехода из одного класса в другой. Но тут оставалось только сдержанно улыбнуться и подыграть классному руководителю, блюдя школьный этикет.

Новая Юля тоже сдержанно улыбалась.

Седлов успел обратить внимание на то, что одета она была в неброский, но выглядевший стильно светло-серый костюм, через плечо была перекинута сумка под цвет костюма. Обратил внимание потому, что это отличалось от той детскости, которая еще присуща внешнему виду многих учеников и учениц. В школе давно поговаривали о введении формы в старших классах, но пока унифицировали начальную школу, а в старших ограничились запретом на джинсы и прочие вольности. В итоге в старших классах царила пестрота как следствие симбиоза самовыражения с разрозненными представлениями о вкусе. У парней колебания происходили от неожиданных костюмов с бабочкой в обыденные дни а-ля знаток из «Что? Где? Когда?» до красных пиджаков с черными водолазками из 90-х либо растянутых «отцовских» свитеров, а у девушек – от вечного диссонанса верха и низа, порой как с разных базаров, до каких-то аскетически-взрослых костюмов, не подходивших ни по размеру, ни по возрасту и как будто доставшихся по наследству. Конечно, были и те, кто уже обрел чувство вкуса. И теперь, по крайней мере по первому впечатлению, к ним присоединилась еще одна ученица с довольно-таки, как заметил Седлов, острым уверенным взглядом.

Седлов уже хотел написать эпиграф на доске. Но ему не дала Токарь: «Егор Петрович, можно Вас на минуту». Они вышли за дверь, и верная подруга Креповой продолжила: «Девочку эту, Свинцову, сажаем по личной просьбе директора. Мать ее в администрации кем-то, – дальше можно было не продолжать, так как Седлов уже был научен понимать логику административных пожеланий, но Токарь все же продолжила, – поэтому обратите внимание. Там у нее конфликт с классом. Ну это же „В“, а девочка-то хорошая. Как в этот „В“ попала – непонятно, террариум». На что именно нужно обратить внимание, Седлов уточнять не стал, так как очень хотел назад в класс. Но мысль о том, что налицо очередное пополнение штата неприкосновенных блатных (в числе которых был и Цыбин), мелькнула.

Егор Петрович вернулся в класс, чтобы наконец заняться любимым делом.

«Давайте запишем тему и эпиграф. Тема урока «Рассказ Леонида Андреева «Бездна»: столкновение литературных веков», – произведение было не по программе, но Седлов порой позволял себе незначительные отступления от программы ради, по его мнению, значимых вещей, и на данный момент это было его единственным маленьким полем протеста в 213-й. – «Если долго всматриваться в бездну, бездна начинает всматриваться в тебя», – это слова известного немецкого философа конца девятнадцатого века Ф. Ницше и эпиграф сегодняшнего урока. Философию Ницше мы рассматривать не будем и обратимся к его словам только когда познакомимся с рассказом Леонида Андреева, – начал Седлов.