Юлия Дитрих - Не отпускай меня

Приятие Глебом необъяснимых умений деревенской целительницы проложило хорошее начало для их необычной дружбы, которая уже позже переросла в глубокую привязанность.

В ту первую их встречу после того, как Глеб проспал на сеновале четырнадцать часов кряду, он решил не задавать вопросы, а принять случившееся как данность. Oн не понимал, откуда Прокофьевна могла знать, что он страдает от бессонницы. И как она могла предвидеть, что в тишине и сумерках сеновала он заснёт самым спокойным за последние полгода сном. Глеб будто чувствовал, что всему своё время, и поэтому оставил вопросы на потом.

После четырнадцати часов сна Глеб чувствовал себя так, будто впервые после полугодового запоя он наконец-то протрезвел. Голова была чистой и ясной. До сих пор Глеб даже не осознавал, насколько он устал. Ведь до этого он из последних сил игнорировал своё состояние. Ему казалось, что всё пройдёт само собой. Как-нибудь да рассосётся. Но порой в жизни каждого человека наступает момент, когда он уже не может справиться сам. В то утро Глеб осознал одну важную вещь: он переступил эту невидимую, но безжалостную черту. Ему нужна помощь. Он, наконец, нашёл в себе силы в этом признаться, и, возможно, именно это помогло ему сохранить рассудок.

В то утро выспавшийся Глеб чувствовал звенящую энергию во всем теле. Эта энергия создавала в нём низкий непрерывный гул, словно электрические провода под напряжением.

Глеб вошёл в дом. На столе его ждал сытный завтрак: греча с маслом, парное молоко, пахучее, с жёлтыми кругами сливок на поверхности и свежеиспеченный хлеб.

− Проходи, садись, − пригласила его Прокофьевна.

Она положила кашу в тарелку и поставила перед Глебом. Сама за стол не села, а вышла из дома. На еду Глеб набросился, как голодный волк. После завтрака он вышел на двор и, не теряя времени на поиск хозяйки, поднял стоявший в углу у забора колун. Он взялся за наваленную тут же кучу дров. Колол до обеда, потом перекусил принесёнными Прокофьевной остатками утреннего молока и хлеба и продолжил рубить и носить наколотое в дровяник до самого вечера.

Когда солнце уже спускалось к мягким верхушкам леса, Прокофьевна подошла со свежим полотенцем в руках. Она смотрела на него своим открытым взглядом, который был словно отражением неба, и Глеб видел в нём одобрение и благодарность.

− Давай знакомиться, − сказала она и вместо руки протянула ему полотенце. – Меня Прокофьевной зовут.

− Глеб, − представился он и, не зная, что ещё добавить, воткнул колун в колоду.

Прокофьевна улыбнулась:

− Ну, что ж, Глеб, пойди к колодцу, умойся и ужинать приходи.

В доме на столе дымилась отваренная ранняя картошка. Мундиры лоснились маслом. А от растекающегося по комнате аромата у Глеба громко заурчало в животе. Картошка была посыпана мелко нарезанным укропом, а украшением стола стали стрелы зелёного лука. Белые тонкие луковицы блестели в лучах садящегося солнца, как навощённые, а обрезанные зелёные трубочки распространяли по комнате свой терпкий аромат. Стол дополняли сваренные вкрутую яйца, свежие огурцы и помидоры, натёртый крупной солью ржаной хлеб. Глебу показалось, что в жизни своей он ничего вкуснее не ел.

На этот раз Прокофьевна составила гостю компанию. Разговор был скупым. Сначала Глеб мучился от того, что не знал, о чём говорить. Но Прокофьевна просто поглядывала на него и вежливой беседы не требовала. И Глеб успокоился, он даже поймал себя на мысли, что по-своему наслаждается таким необременительным обществом.

После ужина они с Прокофьевной вышли на улицу и больше часа просидели на лавке у забора. К Прокофьевне подходили и подсаживались односельчане. Вели неспешную беседу, обменивались новостями, украдкой поглядывали на Глеба. Никто, однако, не задавал вопросов и не пытался узнать, что он здесь делает. Глеб понимал, что находится под защитой хозяйки дома. Её авторитет заставляет соседей подавлять любопытство. Конечно, завтра все будут говорить только о нём, будут и сплетни, и пересуды. Завтра непременно со смаком будут обсуждать, что за беда привела городского со станции к деревенской врачевательнице. Но сегодня никто не осмеливался лезть к ним с расспросами.

Односельчане подходили и уходили, а Глеб и Прокофьевна сидели рядышком на скамейке. Солнце катилось к горизонту. Прокофьевна сидела, запрокинув лицо к уходящему свету. Глебу она напоминала подсолнечник, ловящий последние ласкающие лучи.

Вскоре вечер зарделся и быстро, минут в десять, поседел. И хотя они об этом не говорили, Глеб знал, что сегодня он снова останется на сеновале. А ещё он знал, что он может прийти и заночевать здесь в любой день.