Ирина Зелинская - Где? – Неважно. Когда? – Все равно

Было так тоскливо и одиноко, что хотелось выть. Взгляд скользил по лицам пассажиров и не находил ни одного, за которое можно было бы зацепиться. Навязчиво лезли в голову строки Маяковского: «Когда все расселятся в раю и в аду, земля итогами подведена будет – помните: в 1916 году из Петрограда исчезли красивые люди».

Одиночество, мучавшее Киру, было особого рода, оно не было связано с недостатком близких людей или понимания. Оно вызревало оттого, что любовь, росшая внутри нее, не имела предмета и обычно распространялась на все вокруг, а теперь, как, впрочем, случалось во время многочисленных влюбленностей и раньше, была направленна на конкретного человека, но ему была абсолютно не нужна и не интересна. В результате, чувство накапливалось внутри до критической массы и взрывалось в самый неподходящий момент. Эти всплески гормонов она станет называть демонами. Так было и с Пашей. Три года к ряду она была безответно влюблена в молодого человека на несколько лет старше себя. Он больше успел прочесть, обдумать и приобрел полный разочарования взгляд на мир. Об этом юноше можно было грезить, за ним хотелось идти на край света и внимать ему, ловя оттенки интонации. Но их общение с Кирой, всегда эпистолярно-телефонное, прервалось: юноша заскучал. В одну из бессонных летних ночей все вернулось на свои места: Кира поняла, что любовь последних трех лет – надуманный ею самой мираж. Стало горько и обидно из-за собственной глупости. Следующим вечером она ехала на дачу на последней электричке. Кира была так морально измотана, что плохо понимала, что происходит. Все, что она запомнила, так это то, что по железнодорожному мосту в сторону ее платформы стремительной походкой шел молодой человек с длинными темными волосами и перекинутой через плечо торбой. Помнила, как, сама не зная почему, сказала себе: «Все, это за мной» – и как этот человек, спустившись с моста, остановился рядом с ней и предложил помочь занести в электричку ее сумку, а потом всю дорогу развлекал ее беседой и просил оставить номер. И он написал свой телефон на обложке ее ежедневника, и, спустя несколько дней, она все-таки позвонила по этому номеру, и ее безадресная любовь потихоньку потекла в направлении Паши. Но, вскоре, узнав этого человека лучше Кира поняла, что они не то, что не имеют общих точек соприкосновения, кроме той злополучной электрички, но и являются полными противоположностями во всех отношениях. Она увидела, что общение с Пашей ее разрушает, а любовь принадлежит не ему, а тому образу, который жил в ее голове и который она по неразумию перенесла на Пашу. По сей день ее мучило это дурацкое знакомство, приправленное судьбоносной мистикой. А теперь неожиданно появился Федор. И что-то подсказывало, что это и есть настоящая судьба. Вот он, тот самый идеал, только живой, настоящий. И в чем-то такой же непутевый, как и она сама.

Думая об этом, она смотрела, как ее отражение сливается с городским фоном – уносящимися домами, плечом к плечу стоящими по берегам Большого проспекта, как болезненно ветвятся черные руки деревьев, контрастно подсвеченные воспаленным фонарным светом, как растет энтропия лихорадочной суеты улиц.

Придя домой, Кира с трудом сняла кольца с распухших от мороза пальцев и нырнула в горячую ванну. Казалось, она смотрит на себя со стороны и не понимает, для чего это тело, как оно может носить в себе столько чувств и переживаний. Она смотрела на полки с шампунями, кремами, бальзамами, расческами и бритвенными станками на фоне белых, как тетрадный лист в клеточку, квадратов кафеля, а взгляд уходил сквозь них, во вселенную. В голове начинали пульсировать строки: «Может, вены себе перерезать? Ночка станет короче на нас… За тобою таскаюсь, как челядь, хватким татем ловлю блики глаз». Навязчивая пляска слов вывела ее из оцепенения. Кира нашарила мокрой рукой на стиральной машине тетрадь со стихами, которую брала с собой всегда и везде, за исключением разве что туалета, и начала записывать. Стихотворение получилось из тех, что и не стихотворения вовсе: безотвязные повторения образов и мыслеформ, работающие как заклинания, не имели никакой художественной ценности, но зато вполне вмещали в себя мрачные настроения. На этот раз желание дезертировать из жизни вместе с утекающей из ванны водой не ушло в рифмы, а начало преломляться в какое-то истерическое настроение, где главной мыслью становилась известная формула «чем хуже – тем лучше».

На беду, ближе к ночи ей позвонил Паша, и она, не задумываясь о последствиях, поделилась с ним своим настроением. Телефонный разговор обернулся философским диспутом о том, стоит ли жизнь того, чтобы быть прожитой. На фоне подросткового максимализма, неразделенной любви, скачущих гормонов и притягательности темы смерти такие разговоры не могли пройти бесследно. После этой беседы Кира несколько дней пыталась понять, почему нельзя накладывать на себя руки, старалась ответить на вопрос о том, что может быть противовесом для человека, примеряющего на себя смерть.