Ирина Зелинская - Где? – Неважно. Когда? – Все равно

Они остановились напротив парадной части Новой Голландии.

– Вот через эту арку, как говорят, русская архитектура вошла в классицизм, – кивнул Федор на мрачно-торжественное творение Деламота, поросшее кустарником. – Смотрю на этот упадок и думаю, что без него Питер не Питер. Вот ты можешь себе представить, как бы он выглядел, если бы не разваливался?

– Конечно, нет. То есть, представить могу, но мне это не нравится. Это особая эстетика, Петербург – город декадентов, маргиналов и ретроградов. А солнечно-позитивным он не может быть по умолчанию. Впрочем, это лишь мое восприятие. Неразваливающийся Петербург! Ха! Ты еще предложи Зимний в позитивный желтый цвет перекрасить!

– Ну, это уж ты через край хватила.

– Так ведь он таким был. А революционные матросы его штурмовали, когда он был вообще красным.

– Огонь! А внутри ты была? – спросил Федор, показывая в сторону Новой Голландии.

– Нет, ни разу. Даже не знаю, что там. Хотя чертовски любопытно было бы глянуть.

– Дык давай попробуем. Как-то же сюда попадают.

Эта идея воодушевила обоих. Обогнув справа от арки остров и оставив за спиной легендарный Поцелуев мост, они повернули на набережную канала-невидимки – Адмиралтейского – и увидели первую переправу, наглухо перекрытую высоким забором из профлиста.

– Может, получится в каком-нибудь месте подлезть. Давай перейдем по мосту и пройдем вдоль забора. Вдруг где-то лазейка осталась, – Кира жила под девизом «в каждом заборе должна быть дырка», и просачиваться в сомнительные щели и подзаборья для нее было делом привычным.

– Не, надо посмотреть, что на следующем мосту. Там, вроде, будка какая-то стоит. Пойдем!

На втором мосту в самом деле стояла будка охраны, а вместо забора был перекинут шлагбаум. Внутри горел свет, копошились силуэты сторожей. На цыпочках, стараясь не дышать, Кира и Федор пролезли под палкой шлагбаума. Гравий под подошвами предательски громко хрустел, круглое здание бывшей тюрьмы – Бутылки – они обогнули почти бегом, стремясь как можно быстрее уйти из поля видимости охранников. Но почти сразу за домом коменданта, около покатой тюремной стены из выщербленного плешивого кирпича, они наткнулись на трехметровую стену, преграждающую путь. Возможно, при других обстоятельствах, они бы и повернули обратно, но позади по-прежнему стоял охранный пункт, а в крови бурлил адреналин от первого пройденного препятствия. Федор подошел вплотную к стене, попинал ее, провел ладонью по изрытой временем поверхности и, цепляясь пальцами за выбоины и недостающие куски кирпича, подтянулся вверх.

– Тут, вроде, можно забраться, – он с шумом, ломая ветки деревьев и кустов, растущие по берегу, спрыгнул вниз. – Сможешь вскарабкаться?

– Думаю, да. Главное, на метр залезть, а там, выше, смотри, какая стена изъеденная, зацепок много, справлюсь.

– Давай подсажу.

Кира подошла лицом к стене, ощупала ее в поисках удобной выемки для пальцев. Федор, со спины обхватив ее за ребра, чуть приподнял в воздух, и дело пошло. Она вцепилась в выступ и быстро, не теряя сил на провисы, начала забираться вверх. Упираться о стену коленом было крайне неприятно, поскольку штанины были почти сплошь усеяны металлическими заклепками, впивающимися в кожу при малейшем надавливании. Но разве можно думать о боли, когда на тебя смотрит тот, кого ты любишь? Ведь самое главное – не потерять лицо, не дать слабину, сохранить свой образ любой ценой. Ради такого можно пожертвовать не то что пробитым коленом, но и жизнью. Последний рывок, грохот старой металлической кровли, зацепившейся за лямку рюкзака – и она на крыше. Чуть подавшись вперед, к самому краю, она наблюдала за восхождением Федора. Трепет от его недавнего прикосновения, адреналин от переживаемых эмоций и острая боль в колене создавали сумасшедший коктейль переживаний. Мир пошатнулся, и мозг перестал справляться с обрушившимся шквалом эмоций.

Федор, поднявшись на крышу, отряхнул джинсы, поправил шнурок, связывающий хвост, и огляделся по сторонам. Темнота, разлитая по острову, растворялась только на другом берегу, на манжете набережной с золотыми запонками фонарей. На крыше же ничего не было видно из-за деревьев, посаженных вдоль склада, на который они взгромоздились.

– Пошли на разведку, – предложил Федор. – Давай руку, крыша тут стремная, не факт, что железо просто так сверху на балки не брошено.

Любой совместный выход на крышу был безоговорочным актом доверия друг к другу. Единственная страховка, доступная любителю подобной высоты, – рука того, кто рядом. Эти двое без каких-либо причин начали доверять свои жизни друг другу сразу же, еще с первой, голубиной, крыши. Возможно, это было не что иное, как подростковое безрассудство и неопытность, но если вдуматься, то счастье приходит только к тем, кто позволяет внешнему миру врываться в свой собственный внутренний мир. И это, безусловно, риск подвергнуться разрушению, но не меньший риск стать подлинно счастливым и свободным. И каждый раз, когда их ладони соприкасались, связь между ними, становилась крепче.