Александр Уваров - Лемурия

— А в какое — другое? — вопросом на вопрос ответил Мирон.

И вскинул удивлённо брови.

— Ты, Клементыч, не обижайся, но я тебе правду скажу. Я людям всегда правду говорю, за это они меня и ценят. Вы люди семейные, в свои дела погружены. Живёте в глухом углу, из дома редко выходите. Только на базар местный. И спутниковую антенну из экономии не купили!

— У тебя и вовсе телевизора нет! — возмутился Ираклий Клементович. — И дом из картонных коробок склеен!

— Зато в хорошем месте, под мостом, — с невозмутимым видом возразил Мирон. — Никакой дождь не страшен. И ремонт, опять-таки, дёшев и прост. А ещё я почти каждый день или в аэропорту дежурю, или в Нараке около торгового центра. В аэропорту, между прочим, круглые сутки на больших таких, плазменных панелях новостные программы показывают. А возле торгового центра, на площади — табло смонтировано с бегущей строкой. Там тоже новости, курсы валют…

Мирон ткнул себя пальцем в грудь.

— Я английский-то не забыл! Так что читаю, изучаю на досуге. Какие там Штаты, Клементыч! Чтобы ты выиграл, если бы туда переехал? Знаешь, что там твориться? Волосы дыбом!

— Но уж лучше, чем здесь! — возразил хозяин.

— Спорный момент, — не принял возражение Мирон. — Здесь лето круглый год, витамины на деревьях сами собой растут. Документы никто не спрашивает, за жильё платить не надо. Полицейскому местному раз в неделю десятку сунул — и ты ему лучший друг. Главное — на базаре не подрабатывать, там всё у местных схвачено. И с нищими не ссориться, у них — свой клан. Их и уголовники местные побаиваются. А в остальном — свобода!

Мирон сладко зажмурился.

— Хочешь — на пляже целый день валяйся, хочешь — голым по джунглям бегай. Никому до тебя дела нет. Зима в разгаре, самый сезон пошёл! Туристы так и валят! Эх, Клементыч!..

Хозяин поморщился.

— Всю жизнь мечтал голым по джунглям бегать! Впрочем, тебе, Мирон, для счастья, может, только жары и не хватало. Чтобы заголиться да побежать, куда глаза глядят. Ты ведь ещё до кризиса бродяжничать начал, когда тебя любовница за порог выставила. Я помню, ты сам рассказывал!

— Кто старое помянет… — намекнул Мирон.

Но хозяин намёку не внял, и продолжил:

— Ты немного потерял. Может, и ничего не потерял. Может даже, приобрёл. А у меня? Одна квартира ушла без возврата, во вторую чужих людей пустил. Хорошо — платят пока, а ну как кризис всё обрушит? И от них денег не дождёшься. Продавать тогда квартиру придётся, а много ли в кризис за неё выручишь? И эти деньги кончатся! И тогда что? За этот дом…

Ираклий Клементович показал на прилавок.

— …аренду платить надо. Кушать надо, детей учить надо, жене платья надо покупать!

— Бизнес развивай, Клементыч, — посоветовал Мирон. — Тогда всё в порядке будет. Я же тебе прозрачно намекаю: сезон начался, туристы косяками пошли. Да и переселенцы из России в Нараку едут и едут! В России дела вообще — швах! Хуже, чем в Штатах. Вот и едут бедолаги в тёплые края. Временно мигрируют, блин! А они тут — новенькие, свежачки, местной специфики не знают. На них тоже можно зарабатывать! А ты, Клементыч, мой торговый потенциал не используешь, товар на реализацию отпускаешь скупо. По одной банке-склянке, по две… Хорошо, когда по три. И то — одного вида снадобье. Разве я тебе с таким ассортиментом крупного покупателя найду? Вот и перебиваемся по мелочам… А у меня — козырная позиция.

Мирон подмигнул заговорщицки.

— Я первый туристов встречаю! И контакт с людьми быстро нахожу. Я бы не только банки, я бы и травки ваши ядовитые пристроил…

Хлопнула дверь.

— Травки, между прочим, лечебные, а не ядовитые!

В лавку, дымя тонкой сигареткой, решительным шагом вошла Зинаида Павловна.

«Подслушивала, — догадался Ираклий Клементович. — Стояла за дверью и подслушивала. Самая хитрая она тут, больше всех ей надо!»

Следующая мысль вселила в душу беспокойство.

«А не сказал ли я ненароком чего-нибудь этакого?»

Впрочем, тут же решил, что — едва ли. Вот только на жизнь нескладную жаловался постороннему, а подобные исповеди супруга не приветствовала.

Но это упущение простительное. Супруга и без того считала мужа человеком слезливым и излишне доверчивым, потому доверительную беседу с посторонним считала делом хоть и наказуемым, но наказуемым не сильно, в рамках среднестатической болевой чувствительности.

А вот Мирон, пренебрежительно отозвавшись о травках, глупость допустил непростительную.

Он, впрочем, и сам это понял, потому и сжался, сгруппировавшись заранее, и по-черепашьи втянул голову в плечи.