Виктория Мальцева - Абсолют в моём сердце

Какая ещё точка нужна тебе, наивная ты дура?! — вопил мой разум. Но сердце упёрто хотело разговора. Оно его и получило.

Flora Cash — For Someone

Я просто подошла и встала рядом, не глядя ни в его лицо, ни в глаза. Он тоже на меня не взглянул, продолжал всё так же пялиться в темноту ночного озера.

— Как дела? — спросил, как ни в чём не бывало.

— Нормально. У тебя?

— Тоже.

И тишина. Неловкая, тягучая.

На террасе холодно: несмотря на мягкий и тёплый климат, март — не самый удачный месяц для ночных прогулок в тонком платье. Меня пробирает дрожь. Эштон не сразу, но замечает это, снимает свой модный пиджак и накидывает мне на плечи.

— Спасибо, — говорю.

— Да не за что.

— Сам-то не простудишься?

— Нет, — улыбается.

Улыбается! И всё, я пластилиновая масса. Мягкая, податливая, не имеющая ни воли, ни формы, ни устремлений… Нет! Устремления есть, и главное из них — прикоснуться. Хоть пальцами, хоть рукой, хоть с самого краешку, только бы потрогать его…

Тянусь к губам, не потому что я какой-то там грёбаный стратег, а потому что нет никаких сил сдерживать себя: до безумия, до дрожи, до умопомрачения скручивает желание целовать его лицо…

Я ещё не знаю, что вкус поцелуя моего возлюбленного так и останется волшебным Рождественским воспоминанием: Эштон мягко уворачивается, меня несёт волна эмоциональной инерции, припадаю к его гладко выбритой щеке, ощущая возбуждающую нежность кожи.

— Соня, Сонечка, Соняш, не надо! Прошу тебя, остановись! — шёпотом.

Ощущение, будто грудную клетку зажали между двумя плитами — не могу сделать вдох, судорога свела лёгкие…

— Почему? — выдавливаю тоже шёпотом, потому что голоса нет и сил нет тоже.

— У нас ничего не будет, — и это уже ровный, практически безразличный голос.

— Почему? — ещё одна попытка, всё также страдая от асфиксии.

— Потому что мы не можем!

Теперь судорога сковала, кажется, и мою челюсть, я только чувствую, как обжигающая горечь стекает по моим щекам, тяжесть отчаяния не даёт сделать вдох, но моё тело отказывается сдаваться, выдав судорожный порыв: я всхлипываю, успев-таки хватануть воздуха. Эштон, совершенно холодный и безучастный к моей истерике, встаёт и медленно направляется к двери. Внезапно останавливается и, не поворачивая головы, вбивает в моё сердце очередной свой удар:

— Подумай сама: мы слишком молоды, чтобы создать что-то стоящее. А развлечься проще с теми, с кем тебя не связывают семейные узы.

Наконец, у меня появляется голос и силы сопротивляться:

— Я думала, у нас нечто большее, нежели…

— У меня нет, — коротко поставил точку.

Мне кажется, меня душат: вцепились мёртвой хваткой в моё тонкое горло и давят, не позволяя даже шелохнуться, чтобы защитить себя. Глаза заливает, щёки тоже, солёные воды моего горя стекают даже по горлу, пропитывая ворот строгого платья…

Он ушёл, и я даже не смотрю ему вслед: слишком тяжело, слишком больно!

Flora Cash — Down On Your Knees

Стэнтон уже уехал и увёз с собой мою сестру. Кейси тоже нет. Я одна, совершенно одна… Ах нет, нас двое! Я и моя неразделённая любовь!

Тащу своё тело наверх — в спальню брата. Никогда не казалась себе такой тяжёлой… Вроде бы всегда худышкой была, и тут на тебе: еле ноги волоку!

Заваливаюсь на его широкую кровать, какое-то время самозабвенно рыдаю, затем, уже выбившись из сил, разглядываю на потолке блики света фонарей, отражаемого от поверхности бассейна или озера, я не знаю. Не замечаю сама, как погружаюсь в мутный, тягучий сон.

Будит меня шум открываемой двери, шорохи, возня и женский приторный смех. Спросонья не сразу соображаю что это, лежу, прислушиваясь, пока знакомый голос не прошибает моё измождённое за этот вечер тело:

— Сними блузку, бюстгальтер оставь… И расскажи мне, что умеешь?

В этот момент я подскакиваю на кровати, как ошпаренная, сто лет ищу выключатель, чтобы врубить свет торшера в моём персональном кошмаре.

Шикарная спальня брата освещается, наконец, хоть и тусклым, но светом, и мы, впервые за весь вечер, да что там вечер, за последние несколько месяцев сталкиваемся взглядами.

На его лице даже не шок… он потрясён, разочарован, раздосадован и разозлён одновременно. Мой взгляд скользит по его телу: рубашка расстёгнута, на груди руки белокурой девицы с не самой идеальной фигурой. А где брюнетка? — всплывает в моей голове глупейший вопрос.

Сама она в вишнёвом кружевном бюстгальтере, едва скрывающем её просто необъятную грудь. Настолько большую, что ткань не способна скрыть выпирающие детали… Мой невинный мозг тут же пронзает подлая догадка о том, почему он просил её не снимать долбанный лифчик — так действительно сексуальнее…