Виктория Мальцева - Абсолют в моём сердце

— Почему? — это вопрос века.

Мама молчит, и мне кажется, что от её ответа зависит моя жизнь.

— Почему, мам?!

Разворачиваюсь и смотрю в её синие глаза… Красивые… Мои тоже синие, но оттенок… оттенок у матери необыкновенный, такой тёмный, глубокий цвет!

— Причины нет, и никогда не было. Просто влюбился и всё. На ровном месте. Я ничего не сделала, ничего! О красоте своей выдающейся вообще молчу. Он говорит, что увидел меня в толпе, глаза понравились. А мало ли красивых глаз, Соняш? И в каком это, интересно, месте мои — красивые?

— Цвет, мам… Цвет редкий, если долго смотреть — затягивает. И потом, никто не влюбляется с первого взгляда, понравиться человек может, это так, но любовь… она приходит потом!

— Если Алексу верить, то у него как раз всё с одного только взгляда и вышло.

— Ты неверно его поняла. Невнимательно слушала…

— Он рассказывал и тебе тоже?

— Да…

— И?

— Ты прыгнула — это его прибило, он испугался за тебя. Пока искал тебя там, в той воде, пережил всю свою жизнь наперёд — это сильнейшее эмоциональное потрясение. А потом романтика, вы двое, утро, море…

— В этих же обстоятельствах было полно других девчонок и большая часть в разы красивее и смелее меня.

— А может, он хотел несмелую?

— И такие были. Поверь, там были всякие. Вопрос открыт: почему?

— Ну не знаю…

— Вот и я до сих пор доподлинно не знаю. Больше скажу — он тоже не знает. У него одна теория: «ты была мне предназначена, я тебя сразу узнал». Бред какой-то.

— А если не бред, мам? Если это правда?

— А если правда, отпусти Эштона из своего сердца. Не похоже, чтоб он узнал тебя…

— Не похоже… — снова соглашаюсь. — Значит, нет никакой закономерности, как и никакой надежды.

— Ну… надежда всегда есть. И закономерность найти можно, если очень захотеть.

Снова смотрю в синие глаза, ищу поддержки, неужели поможет? Неужели найдёт, за что зацепиться моему глупому сердцу?

Мама улыбается так тепло:

— Соняш, они же отец и сын… Если я понравилась отцу, то ты, по идее, могла бы понравиться сыну…

— Я думаю об этом вот уже третий месяц, мам! Но он отвернулся, ему плевать, он… он…

— Поцеловал и пропал?

— Да!

Снова слёзы. Снова в висках жар, снова обида давит грудь.

— Сонечка, а если он не моногам, как его отец?

— Не понимаю…

— Нагуляться парень хочет, вот и всё. Что-то почувствовал к тебе, что-то светлое, хорошее, потому и поцеловал. А потом подумал и пожалел, потому что девочек они хотят в этом возрасте много и разных, вспомни брата своего! Как там в песне было? «Девушки бывают разные, чёрные, белые, красные!» — мама тянет эту строчку из незнакомой мне песни на козлиный манер, и мы обе заливаемся смехом — эмоции у обеих шаткие, из горя в непредсказуемую радость.

Отдышавшись, мама продолжает:

— Он просто решил не обижать тебя, Соняш. А избегает, потому что стыдно или самому тяжело. Если есть чувства у него, поверь, вернётся и будет в ногах валяться… а если нет, то и не нужно!

— Эштон и валяться?! Ты ни с кем его не перепутала?

— Ни с кем! Шучу я просто! — снова смеётся.

И я тоже смеюсь. А потом мы долго обнимаемся.

— Мам…я так завидую тебе… но ты не думай, по-хорошему только!

— Не завидуй Соняш, меня эта зависть людская чуть со свету не сжила. И знаешь, что скажу тебе… — внезапно замолкает.

— Что?

— Не известно ещё что хуже: отсутствие этой их любви или наоборот…

— Я знаю, как тебе досталось, мам.

— Не всё знаешь. Увернуться, укрыться невозможно, нельзя. Скажешь себе: не хочу, не буду! А что толку? Если он решит, что ты его женщина — конец. Или поддашься, или изведёт и тебя, и себя. А быть с ними… Ох, Соня… Лучше бы ты влюбилась в парня попроще…

— Тогда и счастье будет проще…

Мама смеётся, целуя в макушку:

— Да… Чувствуется воспитание, приложил мой муженёк руку к твоему уму основательно, я смотрю. У тебя свои-то мысли есть на этот счёт вообще?

— А если они такие же? Может, мы мыслим одинаково!

— Не может, Соня! Сорокапятилетний мужик, дважды пытавшийся покончить с собой, переживший рак, смерть троих своих детей, болезнь любимых, потерю всей семьи в раннем детстве, не может мыслить так же, как невинная шестнадцатилетняя девочка, которая кроме полной семьи и чрезмерного достатка со всеми вытекающими ничего не видела!

— Видела…

— Что ты видела?

— Видела, как он сидел на полу и горько-горько рыдал у твоей постели, посреди ночи, чтобы никто не знал, что он на пределе и выбился из сил, пытаясь достучаться до тебя! Видела, как прощался со мной, и я знала, глубоко в сердце понимала, что вижу его в последний раз!