Виктория Мальцева - Абсолют в моём сердце

— Ну что ты, доченька?! Что ты такое говоришь? Как ты вообще можешь такие вещи думать и произносить вслух? Конечно, я люблю вас всех троих и все вы красивы, каждая по-своему. У каждой из вас свой характер, темперамент, взгляды на определённые вещи… Но все вы — мои дочери! И для меня всегда будете оставаться самыми лучшими из лучших!

Лурдес мгновенно меняется в лице, словно её застали врасплох:

— Пап… Лёшка делает вечеринку в своём доме. Я сильно хочу с ними!

Отец некоторое время молчит, затем со вздохом разочарования поправляет очки и снова погружается в свою работу.

— Пап! — моя сестра не привыкла отступать, если ей что-нибудь нужно, клещами выдерет, но не сдастся.

— Ты мала, дочь, для таких развлечений!

— Лёшка — мой брат, у него дома будет полно народу, почему я, его сестра, не могу пойти?!

— Потому что он и его друзья взрослые, и у них будут взрослые развлечения.

— Вот я и присмотрю за ним, чтобы не был уж слишком взрослым!

— Боюсь, за ним уже бессмысленно присматривать, — не сдаётся отец.

— А если Сонька пойдёт?

— А она пойдёт?

Сестра резко разворачивается, гордо тряхнув своей потрясающей гривой:

— Сонь! Ты идёшь к Лёхе на вечеринку?

— Меня не звали, — отзываюсь.

— Так сама позовись!

Да, это моя сестра Лурдес, знакомьтесь. Для неё непреодолимых преград нет, как и неразрешимых проблем, вопросов, на которые не было бы ответов. Главное, нет таких её желаний, которые бы, так или иначе, не удовлетворялись. Почти нет.

— Гордость не позволяет! — отвечаю, но уже предчувствую своё поражение.

Хватка моей сестры — не та хватка, от которой можно отделаться.

— Соняш! Сестрёнка моя любимая! Ты же знаешь ведь, что я тебя из всех больше всех люблю и уважаю! — тёмно-карие глаза сестры смотрят в мои с мольбой, находясь уже в десяти жалких сантиметрах от моего лица.

— Сочувствую тебе, Сонь! — смеясь, подтрунивает над нами отец.

— Что? Больше отца с матерью?

— Ну не передёргивай, они из другой Лиги, там — другие законы. Я имела в виду выбирая между тобой и Аннабель, например…

— Лурдес! — одёргивает отец.

— А что, Лурдес?! Ты сам-то, кого больше всех любишь?

— Всех он любит одинаково! — это уже мама. — И точка! Сколько уже можно мусолить эту тему, Лурдес?! Вот чего тебе не хватает?

— Вечеринки! Папа сказал, что я могу пойти, только если Сонька пойдёт!

— Ну, я такого не говорил… — отец пытается откреститься под натиском маминого осуждающего взгляда.

— Во-первых, не Сонька, а Соня, во-вторых, что ещё за вечеринка?

— У Алёшеньки, мам! В его чудесном домике на озере! Там такая крутизна будет! Он Скейтера пригласил, понимаешь? Ты хоть можешь понять, что за тусня там намечается?!

— Лурдес! — мама включает профессора математики. — Что ещё за Скейтер?

— Это диджей такой, он сейчас в моде, на пике своего полёта, я думаю, — отвечает ей отец. — Кислоту творит парень, я бы не сказал, что гениально… но для молодёжи пойдёт, — заключил.

— И что? Вы обе хотите идти?

Лурдес складывает ладошки на груди и умоляюще смотрит в мои глаза. Я вспоминаю, как не так давно сестра искренне утешала мою рыдающую по неразделённой любви душу, и отвечаю:

— Да.

— Хорошо, идите. Скажу Лёше, чтобы присмотрел за вами.

Лурдес уносится, подозреваю, хвастать подругам о том, как будет в субботу тусить с взрослыми. Надо сказать, моя сестра выглядит не на тринадцать лет, ей на вид не менее пятнадцати, а если накрасится и джинсы свои напялит с высокой талией, так и все шестнадцать. Отец знает, о чём печётся, и эти мысли можно с лёгкостью прочесть в его глазах, когда он смотрит, как сестра наряжается в школу, на вечеринку, к друзьям.

Сижу в своём диване дальше, делаю вид, что читаю книгу. Родители чуть поодаль воркуют о своём, пока мама возится с коленкой отца. Иногда краем глаза наблюдаю за ними: мама аккуратно накладывает отцу на колено оранжевую кашицу из заморского фрукта, название которого никак не могу запомнить, чтобы снять воспалительный процесс. Отец упал недавно во время пробежки, или сказал, что упал… Подозреваю, коленку его мучает возраст, а не воспалительный процесс, просто ему никак не хочется мириться с тем, что процесс физического увядания запущен.

Покончив с жижей, мама начинает наматывать на отцовскую ногу бинт, её руки гипнотизируют своей нежностью, мягкостью движений, и, похоже, не только меня…

— Иди ко мне! — шёпотом.

— Я ещё не закончила! — в голос, но не громко.

Несколько мгновений тишины, затем одно ловкое движение и мама уже лежит на отце, возмущаясь: