Виктория Мальцева - Абсолют в моём сердце

— Алекс, я не могу сбить ему температуру: капсулы хватает на час максимум, а потом она снова поднимается!

— Ты Тони звонила?

— Да. Он сказал, это не пневмония — за такой короткий срок она не развивается. Приказал делать растирания, но мне как-то не с руки — парень же.

— Я разотру его, приготовь только воду, ладно?

— Хорошо, сейчас сделаю.

Мама бросается искать в шкафах подходящую ёмкость, и я замечаю, что у неё дрожат руки. Алекс, очевидно, тоже это замечает, потому что резко останавливает её, обнимает и тихонько говорит:

— Ты только не паникуй, ладно? Справимся! Всегда справлялись!

— У меня ещё не было такого, чтоб жар невозможно было сбить! Понимаешь?

— Ты просто не очень хорошо помнишь, Солнышко!

— Если ты о себе, то у тебя совсем другая ситуация была!

— Именно! А у него просто грипп, наш знаменитый «флу», и мы его вылечим обязательно, только не нужно переживать и нервничать, ладно?

Алекс нежно целует маму в нос, потом в губы, не слишком усердно, потому что я рядом, и он об этом помнит. Она смотрится такой хрупкой в его руках, настолько ниже и уязвимее, что у меня начинает щипать в сердце: как же хочется, чтобы и у меня был мужчина, в котором можно спрятаться от всех бед, чтобы он также нежно утешал меня и целовал в нос… Ну вот почему везёт всем кроме меня? Маме повезло, девушке Эштона тоже остаётся только завидовать, только я никому ненужная синеглазая Соня, которая лучше всех пишет эссе! Да-да, именно так! Школьные парни приглашают меня только лишь помочь им с уроками и точка.

Алекс без конца твердит, что я самая красивая и умная девушка на планете Земля, тогда почему другие парни этого не видят? Эштон, например? Может, они слепые? В последнее время я всё больше начинаю сомневаться в том, что Алекс говорит мне правду.

Полночи не могу уснуть, не помогла даже «Королева Марго» — мое персональное сильнодействующее снотворное: обычно стоит открыть её, и пары страниц не прочтёшь — тут же в сон клонит. Лежу, разглядывая на потолке узоры пятен света и теней от голых ветвей деревьев из сада, и думаю свои думы. И все они, конечно же, об Эштоне.

И в этих моих думах мы сперва долго держимся за руки, обнимаемся, Эштон целует меня в нос, а потом всё торжественно завершается киношным поцелуем в губы. Сразу после этого я иду под руку со своим красавчиком бойфрендом по школе, все смотрят на нас, девчонки и даже учителя женского пола завидуют мне, а парни сокрушаются, что упустили такой бриллиант в виде меня… Ну, вовремя не заметили, что он одинок и требует оправы. Многие так сильно жалеют, что не пригласили меня на свидание первыми, что даже кусают до крови и разбивают костяшки о розовые стены нашего школьного коридора.

Где-то на моменте отвисания челюсти у Бахары, моего главного врага — дочери иранского бизнесмена, не менее удачливого, чем Алекс, я просыпаюсь и обнаруживаю на часах половину четвёртого ночи. Тут же вспоминаю о болезни Эштона и искренне начинаю вся чесаться от переживаний — как он там? Вдруг родители всё же решили вызвать скорую и моего братца увезли в госпиталь? А может, он там совсем один в своей комнате для гостей, и некому о нем позаботиться?

Решаюсь проверить.

Комната Эштона не менее просторная, чем моя собственная, вся залита лунным светом, свободно проникающим через стеклянную стену. Для ноября луна ночью — это такая редкость в наших краях!

Прямо у широкой кровати, где тихо спит Эштон, стоит кресло, а в нем дремлет, облокотившись на руку, Алекс.

Я подхожу к ним так тихо, как только могу, но отец тут же открывает глаза. Увидев меня, он улыбается и тихонько говорит:

— Ему уже лучше, температура давно спала, не переживай, Соняш!

— Тогда почему ты не ложишься? — шепчу в ответ. — Тебе через час вставать!

— Мама настояла, чтобы я завтра отменил свои дела и остался дома. Ну, ты её знаешь, — тихонько смеётся. — Но я, конечно, все равно на работу поеду, просто позже. А сейчас, правда, пойду тоже лягу.

Я рассматриваю Эштона: он раздет по пояс и укрыт влажной на вид простыней.

— А чего он мокрый-то такой? — спрашиваю.

Отец молча трогает постель, затем аккуратно лоб Эштона:

— Похоже, это он так сильно вспотел, когда температура падать начала. Ты тихонько его разбуди, а я пойду принесу ему смену белья и майку какую-нибудь свою.

— Ладно, — соглашаюсь.

Алекс уходит, а я долго не решаюсь будить больного. Кладу ладонь на его лоб так же, как делал до этого отец, и нахожу его не то, что не горячим, а буквально ледяным! «Наверное, мама переборщила с таблетками, как всегда» — проносится мысль. А за ней другая: «Почему это так странно бьется моё сердце, когда я касаюсь его?…»