Виктория Мальцева - За мгновения до...

Я никогда не был сентиментален, в моей голове не водилось никакого бреда, только трезвые взвешенные решения, чёткие планы. Я не знал, что такое фантазии и неудовлетворённые желания: всё, чего хотел, всегда получал. Даже слишком быстро, иногда настолько, что в восемнадцать лет от моей жизни стало веять плесневелой скукой.

В тот сентябрьский день в Старбаксе в меня будто вошёл поток неуёмной космической энергии: так резво, а главное, неконтролируемо и беспричинно моё сердце никогда ещё не билось. Мы обменивались взглядами, и всякий раз, как это происходило, я чувствовал натягивающиеся стропы притяжения.

Влечение. Это было влечение, наверное. Обычное желание трахнуть симпатичную девчонку, которое очень скоро пройдёт. Исчезнет.

В три ночи внезапно просыпаюсь от острого желания вернуться домой, в свою постель. Мелания спит чутко, поэтому уехать, не ответив на её обиженные вопросы, не удаётся:

— Почему, Дам?

Её голос звучит так, словно она сейчас заплачет. А может быть, действительно плачет, в темноте мне не видно.

— Завтра суббота, мне нужно быть в автосервисе в восемь утра и прихватить кое-какую деталь для Porsche Рона.

Странно, но она не спрашивает, какого чёрта автомобильные запчасти делают у меня дома.

— Сколько ещё вы будете возиться с ним?

— Понятия не имею: детали слишком долго доставляют. Европа находится далеко от нас, детка!

— Почему нельзя заказать всё, что нужно, сразу? Или вам доставляет удовольствие эта бесконечная возня?

— Потому что, — целую её в губы долго и с чувством, зная наверняка, что это самый веский аргумент из всех, какие я могу предоставить. — Пока!

— Завтра останешься? — не унимается.

— Посмотрим, как день сложится. Но скорее всего — да! — ласкаю большим пальцем её щёку.

— Да, «моя девочка»! — поправляет.

— Окей, моя… нет, я чувствую себя слюнявым актёром бабской мелодрамы! Почему бы тебе не быть просто моей Меланией, как обычно?

Она повисает на моей шее:

— Потому что я люблю тебя!

— Я тоже тебя люблю, — отвечаю, ни секунды не сомневаясь в своих словах.

Я сказал себе, что с этой девушкой у меня всё серьёзно. Мы не просто подходим друг другу, мы — родственные души.

Моя мать бросила меня в настолько бессознательном возрасте, что я даже не помню её лица.

Я ничего не помню. И хотя отец молчал на протяжении восемнадцати лет, отметая все до единого мои вопросы, бабушка никогда не скрывала, что моя родная мать, женщина, давшая мне жизнь, ушла к другому мужчине.

То же самое случилось и с матерью Мел, с единственной лишь разницей — моя девушка выросла в полной семье. Сейчас её родители в разводе, мать повторно вышла замуж за владельца ресторана на набережной Лигурийского моря и счастливо живёт в туристическом городке Леванте, в Италии. Из них двоих — Мелании и Кристиана — только Крис общается с матерью добровольно, Мел же ненавидит её за то, что бросила отца, и я прекрасно это понимаю. Я тоже ненавижу. Не конкретного человека с лицом, руками, ногами, определённым цветом глаз и волос, а просто нечто, не посчитавшее меня достаточно веским поводом остаться, не уходить. Нечто, так и не полюбившее меня. Не пожелавшее стать мне матерью. Не давшее мне шанса узнать, что это — материнская любовь, мягкие нежные ладони, о которых пишут в книгах, умиротворяющий голос, объятия и поцелуи, дающие силу своему ребёнку, внушающие чувство безопасности, защищённости от жестокости и несправедливости мира.

Настанет день, когда я создам свою семью, но мой выбор будет самым взвешенным выбором в жизни: я хочу, чтобы у моих детей всегда была мать. А отец у них будет в любом случае.

Мне нравится Мел, она похожа на «ту самую». Ту, которая нужна мне.

Но в груди до сих пор болит от того, как изменилось лицо Евы, когда она поняла, кто я. Как сузились глаза, поджались губы, как игривая нежность переродилась в раздражение. Мне было настолько больно видеть это, что не пришлось даже играть удивление. Я позволил эмоциям выплеснуться, и она поняла их так, как я и рассчитывал: приняла боль за шок.

В машине Ева боялась дышать из-за неловкости нашей встречи, а я пытался справиться с пробоиной в груди. Это было незнакомое чувство, необычное, приятное и болезненное одновременно, как горько-сладкий шоколад.

Я стал совершать странные поступки. Глупые. Настолько бредовые, что порой, чаще всего в ванной и по утрам, спрашиваю у собственного отражения: что это было?

Зачем, например, я припёрся в её комнату и завёл разговор об идиотской салфетке? С какого… вдруг ляпнул о важности моих отношений? Не то, чтобы мне было совершенно на них наплевать, но даже если бы Мел и узнала, она не из тех, кто устраивает сцены. Каждая собака в радиусе Большого Ванкувера знает о существовании знаменитого кодекса женской мудрости, изобретённого моей подругой и чтимого ею, как Библейский Завет. Иными словами, мне дела нет до той салфетки. Тогда ещё раз: какого дьявола я сделал то, что сделал? Что со мной происходит?