Дмитрий Быков - 66 дней. Орхидея джунглей (под псевдонимом Мэттью Булл, Элия Миллер)

— Виктор! — тихо позвала она.

Он не отвечал. Она наклонилась к его лицу: оно было мокро. Он плакал от отчаяния и бессилия.

— Виктор, милый, что случилось? Успокойся!

— Рано или поздно это должно было случиться, — говорил он, словно выталкивая слова сквозь стиснутые зубы. — И надо же, чтобы именно с тобой! Когда впервые... когда я чувствовал...

— Но ведь раньше у тебя так не бывало!

— Нет... никогда... Но должно было именно с тобой. Я чувствовал, я знал! Это знало, когда меня настигнуть! Впрочем! — он перевернулся на спину и расхохотался натужно, и этот смех был ей знаком, как и мгновенная смена настроений и интонаций. — Впрочем, не слушай. Уязвленное самолюбие, переутомление и все такое. Французы — нервная и утонченная нация. Твой авангардист-альбинос подкосил мои силы.

— Стефани?

— Кто же еще. Но ты не ставь на мне креста, я еще покажу себя. Когда буду менее утомлен. Разумеется, я попрошу тебя не слишком распространяться о моей... неудаче.

— Как ты плохо обо мне думаешь, Виктор! Неудивительно, что такая женщина даже не возбуждает у тебя желания.

Она тихо засмеялась, взяла его за руку и положила эту руку себе на грудь.

— Тебе так хорошо?

— Да! — захохотал он, и в его смехе ей послышалось рыдание. — Да, мне очень хорошо!

— Глупый, — успокаивающе прошептала она и положила его руку на низ живота.

— Знаешь, иногда рукой это бывает даже приятнее, чем... словом, чем обычным способом.

— У мужчин — никогда.

— Да, но мы — женщины — сложнее устроены. Мы совершеннее, — и Элизабет принялась направлять его руку, чтобы он смог сделать так, как она хотела.

Он делал это поначалу вяло и неумело, но вскоре она обо всем забыла, и горячая тьма опустилась на них. Она открыла рот, она раздвинула ноги, насколько позволяла узкая студенческая кровать, и когда блаженство ее достигло высшей точки, она приоткрыла глаза. Виктор лежал рядом, бледный и изможденный.

— Спасибо, — прошептала она. — Виктор... Я, возможно, была слишком настойчива сегодня. Но так, как с тобой, — так хорошо, поверь мне, — не будет и не было ни с кем. Если ты хочешь, чтобы я призналась тебе в любви, — вот, я признаюсь.

— Ты славная, — тихо ответил он. — Но все это бесполезно, конец один.

— Брось, Виктор! Ты начитался своих экзистенциалистов, язык сломаешь, честное слово! Тебя любит коренная американка, очаровательная блондинка, которую ты только что успешно довел до оргазма. Чего еще нужно?

— В сущности, ничего, — сказал Виктор. — Лиз... боюсь, что какое–то время нам лучше не встречаться.

После такого блаженства она не готова была к внезапному перепаду.

— Ты хочешь сказать, что мы не должны будем видеться?

— Нет, — он усмехнулся. — Видеться нам придется. Как–никак один курс. И все привыкли видеть нас вместе, так что вопросов не оберешься, — на людях придется показываться вдвоем. Но прошу тебя, давай реже встречаться по вечерам. Ты потом поймешь, почему.

— Виктор! Ради Бога, не говори загадками.

— Это не загадки, черт побери! — Он опять кричал. — Это мое право! Дай мне прийти в себя!

— Но Виктор... Если ты думаешь, что из–за этого в наших отношениях что–то изменится...

— Мне плевать! — заорал он, и она испугалась: сейчас–то эта вспышка ничем не могла быть объяснена, кроме огромного и уязвленного мужского самолюбия. — Да и потом, — мгновенно остыл он, — все равно скоро каникулы, хоть и две недели, а все же. Мы разъедемся — ты в Атланту, я в Нью-Джерси. Ты вернешься. И я... — Он выждал. — И я вернусь. И все будет прекрасно. И тогда я тебя не пожалею, — он усмехнулся, но опять искусственно.

— Виктор, ты меньше всего похож на девственника. И я знаю, что ты все можешь. Это моя бестактность, или депрессия, или переутомление...

— Да, да.

— Но я боюсь тебя потерять. Я чувствую, что это возможно. Ты или за что–то обиделся на меня, или у тебя в самом деле что–то не так. Слушай, уж не замешан ли ты в таинственной французской мафии?

Это ее шутка спасла положение. Они еще около получаса импровизировали на эту тему, как любили вдвоем. Затем Виктор сослался на головную боль, Элизабет сладко и счастливо заснула почти сразу после его ухода и не слышала, как вошла Стефани.

Виктор стал с ней суше, они реже встречались вечерами, а перед экзаменами, накануне каникул, и вовсе виделись мало, — но того отказа от встреч, который он обещал и которого она боялась, все–таки не произошло. Они продолжали видеться, вместе сидели в кафе, он целовал ее, но по молчаливому уговору к теме секса они не возвращались никогда. Самый существенный барьер между ними не только не был устранен, — он вырос до новых, почти непреодолимых размеров. Элизабет так и не знала тайны Виктора, которая составляла основу его почти болезненной притягательности. Он был явно отличен от других, но чем и почему, кроме французского происхождения и экстравагантных вкусов, — Элизабет по-прежнему не могла понять.