Алана Инош - Хозяйка

— Чего тебе? — грубо спросил он.

Ясными и чистыми оставались глаза Катерины Матвеевны, даже тени злобы не было в них, только жутковатый ледок мерцал.

— Что худого я тебе сделала, Стёпа? — спросила она. — Скажи мне это в лицо, глядя прямо в глаза. Или струсил?

— А не пошла бы ты? — огрызнулся Степан.

— Или ты всё никак не успокоишься оттого, что я тебе когда-то отказала? — горько усмехнулась Катерина Матвеевна. — Так ведь испокон веку известно, что сердцу-то не прикажешь. И насильно мил никому не будешь. Ну, не люблю я тебя и никогда не полюблю!

— А кого ты любишь? — недобро щурясь, прошипел Степан и сжал в руке топор так, что даже суставы пальцев побелели. — Эту... «родственницу» свою?

Ни один мускул не дрогнул в светлом лице Катерины Матвеевны, всё так же ясно и беззлобно смотрела она на собеседника, но её облик медленно исполнялся какой-то сверхъестественной, пророческой угрозы, страшной и завораживающей в то же время. Как лучи солнца освещают землю сквозь предгрозовые чёрные тучи, такой же свет наполнял сейчас её глаза.

— А если бы и её, то что ж? — проговорила она. — Чем это тебя оскорбляет? Чем мешает? Какое тебе дело, кого я люблю? У тебя жена есть, вот о ней и думай.

На скулах Степана заиграли желваки, и он прорычал сквозь стиснутые зубы, потрясая в воздухе топором:

— Чего ты пришла-то? Чего тебе надо от меня?

— Мне-то от тебя — ничего, — приподняла уголок губ Катерина Матвеевна, но её глаза оставались всё такими же страшными и ясными, полными предгрозового света. — Знаю я, что это ты крыльцо мне поджёг и яблони спалил во второй раз. Хотел ты уничтожить дотла и дом, и сад мой... И всё дело моё, которым я живу, хотел ты прахом пустить, да только дождь оба раза помешал свершиться худому делу. Только заявлять на тебя в полицию я не стану, Стёпа. Зло не остаётся безнаказанным. Бог всё видит.

Голос её на миг прервался, светлые грозовые глаза дрогнули ресницами, увлажнились.

— Стёпа, прошу тебя, будь осторожнее. Берегись. Иначе расти ребёнку без отца, — проронила она сдавленно. — Не держу я на тебя зла, не желаю тебе ничего худого, но помочь ничем не смогу. Беду не смогу отвести, могу только предостеречь.

— Ка... какому ребёнку? — аж заикнулся Степан, бледнея.

— Твоему, — тихо сказала Катерина Матвеевна и, повернувшись, пошла прочь.

Топор, просвистев в воздухе, попал в старую черёмуху за оградой — совсем близко от Катерины Матвеевны. Чуть правее — и вонзился бы он ей меж лопаток, но знала она, что не в неё целился Степан. Уж он-то бы не промахнулся. Она медленно обернулась с мраморно-неподвижным, мертвенным лицом, не краше было и осатанелое, полубезумное лицо Степана, опустевшая рука которого, сжавшись в кулак, тряслась. Трясся и его небритый подбородок. Все знали, что никогда не ошибалась Катерина Матвеевна и пустых слов не бросала.

— Сама сдохни, ведьма, — рыкнул Степан.

Не слетело с бледных губ Катерины Матвеевны ответного проклятия, только подняла она руку, перекрестила Степана и глухим полушёпотом проговорила:

— Господь тебя оборони, Стёпа.

Она повернулась, чтобы окончательно уйти, но ещё на миг задержалась.

— Читай «Живый в помощи» — авось, убережёт, — добавила она. — Псалом девяностый это. Мать свою спроси, она знает. А что замышлял ты мне худого — то прощаю. И ты не поминай лихом, Стёпа. Прости, если чем обидела.

С этими словами Катерина Матвеевна пошла в сторону своего дома, а на небе, ещё пару минут назад совершенно ясном, начали собираться угрюмые тучи, повеяло холодным ветром. Она была уже на полпути к дому, когда засверкало, загромыхало, зашлёпали тяжёлые капли по листьям. В собственном саду Катерина Матвеевна стиснула кулаки и зубы, дёрнулась и издала звериный рык — под стать громовым раскатам. Под руку ей попалась забытая на земле лопата, и она метнула её, будто копьё, в кучу перегноя под яблоней. Лопата ушла глубоко, увязнув в перегное на весь стальной штык и ещё на добрую треть древка. Оскаленные зубы Катерины Матвеевны белели, верхняя губа подрагивала, мокрые прядки волос прилипли ко лбу, а ливень хлестал, пропитывая на ней платье до нитки.

Осенью Степан, возвращаясь с работы дождливым и ненастным вечером, попал в аварию. Он полтора месяца провалялся с черепно-мозговой травмой в больнице и выздоровел, а спустя ещё семь с половиной месяцев у них с женой родился первенец — крепыш, четыре килограмма восемьсот граммов. «Оборонил» ли господь, или же сама Катерина Матвеевна своим громовым рыком под дождём что-то изменила, переломила в судьбе — одному только Создателю и известно. Мальчика назвали Андреем, в честь деда по отцу.