Олег Кудрин - Чужая кровь

— Что, Антон, даже чайку попить не зайдешь? Вслед за голосом появился и сам Форс.

— Папа? Что ты здесь делаешь? — спросила Света.

— Хороший вопрос. То есть что я делаю в собственном доме?.. Ну ладно, ладно — теперь обязуюсь бывать дома почаще, чтобы у тебя не было повода такие вопросы мне задавать. Здравствуйте, дети! Очень приятно видеть вас вместе. Ну что, дочь, так и будешь нас на улице держать или, может, в дом пригласишь?

Антон вежливо отказался от приглашения, еще раз распрощался и ушел в темноту. А отец и дочь продолжили разговор уже дома.

— Приятно видеть, что у вас с Антоном все хорошо.

— Папа!

— Что "папа"? Мне уже нельзя за тебя порадоваться? Когда лет через двадцать у твоей дочери наладятся отношения с отцом ее ребенка, ты меня поймешь! Света, он уже сделал тебе предложение?

— Да, — неохотно ответила Света.

— Замечательно. И ты, конечно, согласилась?

— Нет, папочка! Тебе не кажется, что мне нужно подумать?

Форсу так не казалось, совсем не казалось.

Света говорит, что это ее личное дело? Нет, это и его личное дело. Это их, Форсов, дело. Во-первых, у ребенка должен быть отец. Во-вторых, отцом должен быть именно Антон, Антон Астахов. Это не просто брак — это связь династий. Да, именно династий, потому что Антон — наследный принц семьи Астаховых, ну а Светочка — так та уж точно стопроцентная принцесса!

Форс и в самом деле очень любил свою дочь. Когда он задавал себе вопрос, для кого это все, для кого он пускается во все тяжкие, интригует, договаривается, рискует — у него был только один ответ. Все это он действительно делал ради Светы. И грубоват с ней, кстати, бывал тоже для ее же пользы — чтоб к жизни была готова. Уж он-то — Форс — хорошо знал, какие люди в этой самой жизни могут встретиться…

И сейчас Леонид Вячеславович решил поговорить с дочерью — с единственным родным человеком — начистоту. Ну, или почти начистоту.

Ему нужен Астахов. Им нужен. Астахов — богатый человек. Один из двух самых богатых в Управске — есть ведь еще и Зарецкий. А хозяин в городе должен быть один. Этим одним должен стать и не Зарецкий, и не Астахов. А он — Форс. Для этого надо только, чтобы Астахов и Зарецкий не работали вместе, чтобы враждовали. И тогда рано или поздно они уничтожат друг друга, а все, что они потеряют, — достанется им, Форсам, Леониду и Светлане Форсам.

Ну а, выйдя замуж за Антона, Света с его — папиной — помощью приберет к рукам астаховские деньги: и уж с ней вдвоем они сумеют поруководить Антоном.

Но, видимо, Форс все же упустил что-то в воспитании дочери, что-то очень важное. Он втолковывал ей, что делает все для нее и для будущих внуков, что они — смысл его жизни. Объяснял ей, что в человеческом обществе, как и в дикой природе, — побеждает сильнейший. А Света его не поняла. Больше того, она просто испугалась — испугалась своего родного отца. Наговорила ему каких-то громких слов — "непорядочность", "подлость", "коварство". Чуть не расплакалась — и в результате по разным комнатам разошлись одинаково растерянные дочь и отец, впервые в жизни решившийся против своих правил на откровенный разговор.

Сашка и Халадо готовили коней к продаже. Баро крутился тут же, прощаясь с лошадьми и только еще сильнее натягивая струны своих нервов.

Неожиданно в конюшню зашел Миро, поздоровался и протянул холщевый мешок.

Баро заглянул внутрь и слегка дрожащим голосом сказал: "Спасибо!"

— Что же ты один приехал с таким грузом? А если-б, не дай Бог, отняли?

— Так я же на Торнадо. Прежде чем отнять, меня сначала догнать надо было, а такого коня не догонишь!

— Звездочка могла бы! — подал голос Сашка. — Вот если б хоть их двоих оставить…

— Сашка! Не трави душу! — прикрикнул на него Баро.

— Послушай, Баро, — отозвался Миро, — у меня слишком хороший конь, чтобы оставлять его себе сейчас, когда каждый цыган последнее отдает. За него много денег дадут — возьми, продай его вместе со всеми…

— Эх, да что ж это делается! — не удержался Сашка и растер рукавом что-то горячее и влажное, оказавшееся на лице — наверное, слезы.

— Спасибо, я приму этот дар, — сказал Баро и крепко обнял Миро в знак искренней благодарности.

Только суровый кузнец Халадо, казалось, оставался безучастным ко всему происходящему.

Но главная боль Баро была не здесь, на конюшне, а в спальне его дочери.

Неслышными шагами вошел он к Кармелите. Голова ее лежала на руках у бабушки Рубины. Старуха нежно обнимала спящую внучку, неестественно бледную, больную, и боялась даже дышать, чтобы не разбудить ее.