Наталия Терентьева - Мой человек (сборник)

Я пережила свое непонятное фиаско с Севой достаточно легко, потому что на самом деле я тогда любила уже третий год одного человека. Короткая, хоть и сильная влюбленность в Севу не мешала мне благоговеть и таять каждый раз, когда в коридорах института я видела Лесика, Алексея Алексеевича, декана нашего факультета.

Лесик был чрезвычайно хорош собой, выглядел гораздо моложе своих пятидесяти. Если он шел мне навстречу по вестибюлю, видный, статный, уверенный в себе, легко откидывая со лба роскошные пшеничные кудри, то я забывала, куда шла. Полтора года он читал у нас лекции и один семестр даже вел семинары у моей группы. На занятиях, когда он произносил мою фамилию, мне казалось, что у него во рту очень сладкая и приятная конфетка, с растекающейся, нежной начинкой, и у меня что-то тренькало в этот момент то ли в душе, то ли где-то еще. С восхищением внимая на занятиях красавцу Лесику, я думала: вот родить бы от него ребенка, если бы он не был уже в третий раз женат… Ребенок вышел бы крупный, умный, спокойный, с такими же густыми русыми кудрями, длинными и, наверное, очень приятными на ощупь…

Пять лет профессор благосклонно улыбался, отлично зная, что я в него влюблена, а вручив мне диплом, вдруг пригласил к себе на дачу.

Дача у Лесика оказалась большая, красивая, с камином и ухоженным садом. В саду я рассматривала коллекцию пышных хост, аккуратно окученные розовые кустики с набухшими бутонами и представляла – какая же она, третья жена Лесика, отвечающая по телефону легко и насмешливо: «Вас слушают! Девочки, говорите!»

Лесик поил меня недорогим болгарским коньяком и угощал шоколадными конфетами из коробки «С Новым годом!», которую он взял на полке из большой стопки разных коробок. Конфеты были, наверно, вкусные, обсыпанные мелко дроблеными орешками, но я совершенно не чувствовала вкуса, зная, что сегодня свершатся одновременно два самых важных события в моей жизни.

Затянувшееся девичество было моим тайным стыдом. Жить одной (родители после долгих мучительных споров отселили меня в однокомнатную квартиру, оставшуюся от бабушки, чтобы я когда-то наконец начала взрослеть) и не понимать, о чем уже не шепчутся, а смеются или серьезно переговариваются, с глубоким знанием предмета, подружки! А тайная любовь к декану была моей второй самой важной проблемой. Я не могла поцеловать ни одного влюбленного в меня мальчика из порядочной семьи, потому что в самый неподходящий момент у меня накатывали слезы от сознания: «Это – не то! Не настоящее! Это же не он, не Лесик!»

Сейчас, держа в руке быстро тающий трюфель, я старалась, чтобы Лесик не увидел моего необыкновенного волнения, и от этого еще больше волновалась. Он шутил, рассказывал длинные анекдоты, а я напряженно старалась поймать момент – где смеяться, потому что совершенно не понимала, о чем он говорит. Выпив пузатую бутылочку коньяка, Лесик с большим аппетитом съел всю жареную курицу, которую мы купили по дороге в придорожной палатке. Потом напоил меня кофе и аккуратно убрал коробку с оставшимися конфетами обратно в шкаф.

В свою супружескую спальню, где, как я мельком видела, стояла широкая кровать, застеленная голубым покрывалом, он меня не повел. Переодевшись в очень неожиданный домашний костюмчик, велюровый, с едва доходящими до колен свободными штанишками, Лесик встал в дверях и взглядом позвал меня к себе.

Я поняла: ну – всё. Настал мой час. Это случается только раз в жизни. Завтра я уже буду другой. Буду по-другому смотреть на мужчин и на других девушек… И буду думать, кто из девушек еще такая, как я была вчера, а кто уже все знает о жизни… Наверно, и я совсем по-другому пойму, что такое жизнь…

Мне немножко мешало, что в своем костюмчике цвета шоколада Лесик стал похож на приятного медвежонка. Как-то мне он никогда раньше не казался похожим на медвежонка. На царя – да, ассирийского или шумерского, могущественного, пышущего здоровьем, приводящего в ужас врагов и в восхищение подданных, или даже на Зевса, самого главного из веселых и жизнерадостных богов, но только не на медвежонка… Но я посмотрела ему в глаза, добрые, ироничные, умные, и сразу же забыла о его смешных штанишках.

Взявшись за руки, мы поднялись на третий этаж, в небольшую комнату. Там не было кровати, но на полу лежал большой, пышный ковер, с длинным светлым ворсом. От ковра пахло дымом и вином. На стене висело несколько картинок и украшений. Я почему-то никак не могла оторвать глаз от большой керамической кошки, с ярким малиновым бантом в горошек. И все думала: как же она держится на стенке, на чем – дырка там специальная сзади у нее или петля какая-нибудь? Ведь если упадет – от резкого движения – столько будет острых осколков, ковер ни в жизни не вытряхнуть до конца…