Николай Липницкий - Два одиночества

— Ты для себя то, что решила?

— Да причём здесь я?

— Ты, прежде, для себя реши: нужен он тебе такой, или нет. Он ведь, милая, может в таком состоянии годами, если не до конца жизни, оставаться. Хватит тебе сил ждать и надеяться? Не станет ли он тебе обузой в скорости? В себе разберись: может он для тебя, действительно, игрушкой только был. Игрушка, ведь, она хороша, когда новая, да целая. А сломалась, её выкидывают.

— Да что вы такое говорите?!

— Знаю, что говорю. Я после войны разного насмотрелась. Жёны мужей из госпиталей, каких только не забирали. А потом, одни одноногого, или там без руки, бросали, а другие за обрубком, без рук и ног, до конца жизни ходили. Оно ведь как? Если любишь, на всё пойдёшь. А не любишь — ничто не мило. В благородство играть быстро надоедает. Ты, вот что, в церковь сходи. Свечку поставь, помолись. Подумай хорошенько. В церкви-то хорошо думается. Ну, а если решишь с ним остаться, никогда не отчаивайся. Жди и надейся. Наша бабья надежда и любовь чудеса творят, людей с того света вытаскивают.

Мария Федоровна ещё долго рассказывала про послевоенные годы, про свою нелёгкую судьбу, про своих детей, живущих где-то далеко и изредка балующих маму своими письмами. Но Юля слушала в пол уха. Главное было сказано. Из вежливости, ещё немного послушав, Она горячо поблагодарила старушку, откланялась и пошла к машине.

В церкви народу было немного. Полутёмное помещение настраивало на размышления. Юлька поставила свечку, заказала молитву «За здравие раба божьего Максима» и встала у иконы Богородицы. Она не знала молитв, но молитвы сейчас ей и не были нужны. Глядя на скорбные глаза, смотрящие на неё с иконы, Юля вспоминала те дни, проведённые с Максимом. Вспоминала его голос, его руки, его глаза. Она прокручивала в памяти каждое мгновение их, такой недолгой, но такой сладостной, совместной жизни. И вот здесь, в полутьме, перед освещенным свечами изображением той, которая подарила миру Христа, Юлька поняла: она будет бороться за Максима. Она будет ждать. Хоть всю жизнь. И она взмолилась. Она безмолвно просила только об одном: чтобы вернулся к ней Макс. Просила горячо. Всем сердцем.

Максим был маленьким. Очень маленьким и беспомощным. Вокруг ходили какие-то люди в белых халатах, о чем-то говорили, но он не понимал ни слова. Потом он опять стал большим и взрослым. Комната с белыми стенами и потолком растворилась в воздухе и стала призрачной, как будто сотканной из туманной дымки. Сквозь них проступили очертания высоких скалистых гор, такие знакомые и реальные. В ложбине между горами раскинулся военный лагерь. Максим встал и пошёл туда. Он узнал это КПП. Сколько раз проезжали они через него, сопровождая колонны, для выхода на боевые, на зачистку населённых пунктов. Дежурный по КПП махнул ему рукой. Что-то знакомое. Ах, да! Это же Гришка Сальников. Помнится, он тяжелораненым попал в плен к духам, а потом его голову с выколотыми глазами ночью забросили в лагерь через ограждение. Максим совсем не удивился, увидев его здесь живым, да ещё и с головой. Рядом с палаточным городком его роты копался в БТРе Куликов. Увидев командира, тот широко заулыбался.

— Здравия желаю, товарищ капитан.

— Куликов, ты же сгорел.

— Сгорел. Вот теперь свой БТР чиню. Как тогда на мине подорвался, так до сих пор не могу отремонтировать. И карбюратор смотрел уже, и свечи, а всё не заводится.

— А где зампотех?

— Старший лейтенант Ивашенко ещё не прибыл.

— Ладно, появится, пусть ко мне зайдёт.

Как зайдёт? Ему же обе ноги оторвало в том бою. Странно, но полная нелепость того, что сейчас происходило, ничуть не удивляла Максима. Разве только вот с Ивашенко. Да и здесь удивление было вялым и вскоре пропало. В курилке, лёжа на лавочке, пускал кольца в небо Малыгин.

— Ты чего разлёгся? Дай и другим посидеть. — Макс сбросил ноги Витьки со скамейки.

— А ты чего сюда припёрся? Тебя сюда никто не звал.

— Оставь покурить.

— На.

Макс с наслаждением затянулся крепкой самокруткой и выпустил тонкой струйкой дым.

— Ну, здравствуй, что ли. Давно тебя не видел.

— Здорово. В гости пришёл? Соскучился, видать.

— С вами соскучишься! Каждую ночь покоя мне не даёте. Через вас и одинок до сих пор. Кричу во сне. Кто со мной жить захочет?

— Это мы тебя для неё берегли.

— Для кого?

— А то сам не знаешь?

— Нет у меня никого, расстались мы. Оттолкнул я её. Всё.

— Есть. Рядом она. Никуда не ушла.

— Где?

— Рядом с тобой.

— Никого здесь нет.