Алана Инош - Исповедь для Алисы

Я всё видела с самого начала. Но чёрт меня дёрнул проверять, способно ли это существо на какие-либо «высокие чувства». Что-то сродни тому, как мои друзья пытались открыть во мне спящую натуралку. Над ними-то смеюсь, а сама оказалась не лучше и не умнее.

Смешнее и горше всего, когда всё знаешь наперёд, а всё равно идёшь навстречу ошибке. Это из разряда: «Нет, я съем только один кусок торта, а завтра отработаю калории в спортзале». Или: «Уж со мной-то этого не может случиться». Или: «До меня все делали это упражнение неправильно. Я открыл секрет, КАК НАДО! Я — чёртов гений!»

Я заслуживаю всех неприглядных эпитетов, которыми ты можешь наградить меня за этот поступок. И я уже не знаю, в чём изначально было дело: то ли в её бесстыжем взгляде, перед которым моя плоть оказалась слаба, то ли в том, что мои мозги переклинило от п*ец какой гениальной идеи открыть Саньку глаза на Машу, потому что я-то уж точно лучше разбираюсь в бабах, чем он. Теперь уже неважно. Большинство идиотских смертей происходит после слов: «А смотри, как я умею!» Вот это всё было где-то на этом же детсадовском уровне.

Я уже не помню, кто первый начал — я или она. Кто кого пригласил в кафе, кто первый погладил по коленке, кто запустил руку в трусы. Одно я знаю точно: без её желания ничего не состоялось бы.

Её немного тяжёлая нижняя челюсть сводила меня с ума. При прочих правильных чертах лица это не выглядело недостатком, а голливудские впадинки на щеках под скулами добавляли шарма. Мне сносил крышу её интимный запах — когда трусики немного пропотели, и настоящий аромат тела, не замаскированный никакими прокладками и гелями для душа, раскрылся. Прости за эти подробности. Но если я их не выплесну, жало боли будет сидеть во мне. Да и недалеко человек ушёл от животных, запах всё ещё играет огромную роль.

Да, я отбила девушку у друга. Хотя на самом деле хрен его знает, кто от кого отбился. Санёк обо всём узнал, но сделал вид, что не считает однополые развлечения Маши серьёзной угрозой для их отношений. Вот если бы я была мужиком — другое дело! Я предлагала ему набить мне морду, тем более что уже упоминавшаяся комплекция и весовая категория позволяли, да и кое-какими приёмами я владею. Санёк долго думал и наконец выдал гениальное:

— Ну что, мы из-за бабы ссориться будем, что ли? Бабы — как автобусы: приходят и уходят. А ты — одна.

Маша официально продолжала числиться его девушкой, он делал вид, что между нами всё нормально. Вот только на самом деле — ни хрена не нормально. Что-то стеклянное поселилось в его глазах. Чёртов стеклянный блеск со стеклянной улыбкой.

Я уже говорила, что самые идиотские смерти случаются после слов: «Гля, как я умею!»? Всё с тем же стеклянным упрямством Санёк решил показать трюк на своём байке, вот только он был ни хрена не байкер и далеко не каскадёр. Байк получил меньше повреждений и даже, в принципе, был ремонтопригоден, а вот хрупкое человеческое тело — уже нет. Душа, чуть что, норовит с ним расстаться — по малейшему поводу.

Если бы это случилось сразу после измены Маши, могла бы выйти неплохая, душещипательная трагедия — в самый раз для твоих рассказов. Но эти события отстояли друг от друга во времени почти на три месяца, так что связать их между собой было очень трудно. Наверно, даже невозможно. Никакой причинно-следственной связи между ними не было. В этом пытались меня убедить все: Лёха, Димыч, даже Маша. Мы с ней шли по еловой аллее с кладбища под дождём, и я знала: лучше ей не попадаться на моём пути больше никогда. По этой сырой, дышащей дождливой скорбью аллее мы шли вместе в последний раз.

Вот ты, Алиса, такая умная девочка... Может, ты скажешь мне, кто тут был виноват?.. Потому что я уже ни черта не понимаю. Да и не стремлюсь, наверно, понять. Я устала пытаться.

После гибели Сани меня накрыло депрессией. Не могу сказать, что подобного со мной не случалось никогда. Была парочка тяжёлых моментов — в школе и на втором курсе университета. Но всё это было важно для Софии Наумовны — для сбора анамнеза, а я тогда не задумывалась об этом.

Да, Саня прикидывался байкером, рисовался. Он строил из себя крутого мачо и отпускал дурацкие шутки, но он был моим другом. Когда меня накрыла «хандра» в универе, кто был рядом? Он и Лёха. Не Маринка и не Ленка, а они, парни. А потом присоединился Димыч: вышел из академа. И наша четвёрка была как мушкетёры.

И вот скажи мне, моя умница: кто виноват? Потому что здесь столько всего намешано, что сам чёрт ногу сломит. И треклятая совесть временами зудит и ноет, заставляя меня думать, что я накосячила ещё до Маши. Что сделала Саньке больно раньше, когда так жёстко его отшила. Пойми, ну не верилось тогда мне, что он и правда мог... Не гей же он, в конце концов? Потому что я свято уверена, что для мужчин настолько же нежеланна, насколько они нежеланны мне. Для них я — «свой пацан», а не девчонка, в которую можно влюбиться. Мы с ребятами замяли этот вопрос. Просто стали жить дальше. И я верила, что наша дружба выдержала все эти глупости. Но теперь я уже ничего не знаю, ни в чём не уверена. Сани больше нет, и некому развеять мои загоны, некому успокоить. Потому что только он один мог ответить на этот вопрос, но уже не ответит. Не скажет: «Не парься ты, всё нормально». Он ушёл, а я осталась с этим бременем. И это зверски больно.