Алана Инош - Сказка для Алисы

«Ваш повелитель захвачен!» — прокатился громовой крик.

Гай вёл Стольфгуна со связанными руками, держа кинжал у его бычьей шеи. Инголинда шагала следом — босая, в сорочке, кутаясь в золотой с серебряными прожилками плащ волос.

Толчок — и Стольфгун позорно скатился по ступенькам. Гай, неспешно спустившись, поставил на него сапог.

«Ни ты, ни твои земли мне не нужны. Мне нужна лишь моя женщина, за ней я пришёл, с ней и уйду».

А чтобы ни сам побеждённый Владыка, ни его войско не посмели рыпнуться, прибывшая вместе с Гаем Мать Бледа заключила столицу земель Стольфгуна в магический круг, из которого нельзя было выбраться несколько суток.

Погода улучшалась, но иногда лили дожди. На привалах в пути Гай с Ингой ночевали в разных шатрах, но однажды невысокая тень с круглой головой скользнула в шатёр королевы. Завидев фигуру лысого воина со шрамами и грозным сверкающим взглядом, служанки зажали ладонями вскрик, и получился писк. Вошедший властным движением сероватого от щетины черепа велел им проваливать из шатра. Где им спать — ему плевать, он хотел остаться наедине с королевой.

Служанки, охая и всхлипывая, мыкались под дождём, ища себе другое пристанище и кутаясь в одеяла, пока их не принял под своё крыло повар — упитанный добряк. Ещё и еды им перепало в утешение за неудобства.

Инголинда сидела на ложе из подушек, завернувшись в одеяло. Волосы, струясь серебряно-золотыми волнами, окутывали всю её фигуру. Гай, постояв несколько мгновений, подошёл и опустился на колени. Взяв одну из прядей, поцеловал, потом вторую. Из дерзкого нарушителя ночного покоя королевы он превратился в странника, который в конце долгого пути припал к своей святыне. Он целовал седину в её волосах, поклонялся ей. Её губы оставались сомкнутыми. «Это не женщина, это кремень», — сказал один из советников Гая когда-то. Тогда она была изваянием. Сейчас её глаза наполнились слезами. Гай, увидев этот влажный блеск, впитывал его жадным немигающим взглядом. Он распахнул на ней одеяло и созерцал её грудь в глубоком вырезе тонкой сорочки. Его кожа была более смуглая, руки на фоне её нежно-фарфоровой груди казались тёмными. Она, как бы защищаясь, пыталась отвести их, снять с себя, в устремлённых на Гая глазах застыла влажная пристальность. Нет, она не защищалась. Она терзала его руки лаской. Он завладел ими, сжал в своих. Заскользил ладонями вверх к хрупким плечам. По её телу прошёл трепет. Стоило Инге поднять руки в приглашении к объятиям — и он немедленно сгрёб её, прижал к себе.

«Он надругался над тобой?»

В глазах Гая распахнулась холодная тьма, рот сжался, и лицо приобрело выражение той ледяной, беспощадной жестокости, которая приводила всех в ужас; это было что-то физически ощутимое — мощная волна, способная сбить с ног, задушить, сдавить и остановить биение сердца в груди... Даже самых стойких смельчаков, самых бесстрашных воинов пробирал мороз по коже от этого взгляда; самые хитрые царедворцы теряли свои маски под этим ледяным огнём. Одна лишь Инголинда выстояла, когда все думали, что Гай полоснёт бритвой по горлу Рорхама, а он лишь порезал ему щёки — не за то, что молчал о смерти Люстана, а за то, что трусливо спрятался за спину женщины, позволяя ей прикрыть его слабость и страх. Всех трясло тогда, а Инголинда и глазом не моргнула. Ни единого пореза не оставила на голове Гая — так спокойны и тверды были её руки. Единственная, кто мог выдержать Гая, выстоять перед ним, вызвать в нём восхищение и уважение. Потому он так долго не связывал себя узами брака — не было подходящих кандидаток. Все робели, тряслись, падали в обморок, блеяли, как овцы, тупели и немели. Лишь Инголинда, тогда совсем юная пятнадцатилетняя принцесса, не дрогнула перед ним на роскошном приёме, устроенном её матерью-королевой. Посмотрела своими ясными глазами и спокойно улыбнулась. А потом достойно вела беседу, не теряясь и не заикаясь, демонстрируя свой ум и образованность, прекрасную речь и манеры. Понятное дело, что все прочие дамы, охваченные страхом перед грозным лордом Гайенерилом, выглядели круглыми дурами по сравнению с ней.

И сейчас она не блеяла, как овца, которую ведут на заклание, а смотрела гордо, с достоинством, не опуская глаз. Тронул ли её Стольфгун? Она ответила:

«Нет, милорд, этого не было, клянусь. Ему не удалось».

Но Гай чувствовал холод её пальцев. Правду ли она говорила? Обмануть Гая не мог никто. Он читал в её душе, как в открытой книге, и видел: она не лгала. Прижав её пальцы к губам и согревая их своим дыханием, он проговорил: