Евгений Шишкин - Южный крест

Марина вспомнила, как несколько лет назад, в пятилетний юбилей их свадьбы, которая считается деревянной, Сергей сбежал домой из больницы. Ему нельзя было отлучаться из стационара: он лежал с воспалением легких, и ему каждые четыре часа делали уколы. Но он сбежал, переоделся в белый врачебный халат и смылся из-под надзора медсестер и вахтерши. Ему хотелось быть в этот свадебный вечер с Мариной, он даже заставил ее нарядиться в свадебную фату. И в подарок успел купить деревянные украшения: бусы и серьги. Они, правда, не очень подошли к лицу, но Марина все равно считала себя самой счастливой. «Сережа, ну прости ты меня, — мысленно проговаривала мольбу Марина. — Виновата я. Живой я человек, не железная. Свое право на ошибку имею. Прости, забудь про все. Мне без твоего прощения невыносимо. И сам ты со мной без этого прощения жить не сможешь. Хочешь, я перед тобой на колени стану?… Ни мне, ни Ленке без тебя покоя в доме нет. Прости».

Дом без Сергея и впрямь будто захирел. Марина и Ленка ходили теперь почти бесшумно, осторожничали, разговаривали мало и вполголоса, дверями не хлопали, посудой на кухне не гремели, словно здесь, в доме, находился тяжелобольной. Надо было бы устроить капитальную уборку: вымыть окна, пропылесосить, перестирать, но у Марины опускались руки. «Прости меня, Сережа…» — мысленно шептала она. И вдруг нежданно холодела от воспоминаний: ни капли жалости в нем не нашлось, бил в лицо, больно, наотмашь; губы от ненависти у него были перекошены, глаза сверкали, говорил сквозь зубы.

— Он в те минуты, Любаша, как зверь стал. Я его таким еще не видела. На мне синяки-то только что сошли. Под левым глазом желтизну до сих пор гримом замазываю.

— Если бьет, значит, любит! — хохотнула Любаша. — Саданула мужика в самое сердце — и цветов ждешь? Тебя бы еще дрыном надо отходить, чтоб другим неповадно было… Сегодня уж вечер — поздно, а завтра давай-ка, голубушка, как говорится, по холодочку. Обойди всех его собутыльников и волоки его в дом. Не приведи Бог, впутается куда-нибудь — упекут в тюрягу. Или на холоде здоровье подорвет — тогда ты локотки покусаешь. — Любаша погрозила Марине пальцем, приструнила коронными словами: — И неча тут выеживаться!

В кухне, где сидели Марина и урядница-гостья, пора было включать свет. Уличные сумерки уже загустели, закатную червленую краюху света на горизонте дожимали тусклые вечерние тучи. Август подходил к концу, день ужимался, и что-то уже осеннее, желтое, шуршащее витало в воздухе. Первые палые листья лежали на газонах. Лужи после дождя подолгу не высыхали. «Холодно в сараях-то спать. У него же воспаление легких было. Простывать нельзя», — подумала Марина, туже подпоясывая на себе стеганый халат и собираясь в очередной раз подогреть чайник.

Вдруг — звонок в дверь. Марину будто прошибло током. Не так уж поздно, а все ж звонок какой-то неурочный, непредсказуемый. Скопом закружили опасения: только бы не милиционер, только бы не врач, только бы ничего плохого! А вдруг сам Сергей?

В дверях стояла Валентина, заговорила о главном без всяких прелюдий:

— Нашелся твой муженек. У своей одноклассницы Татьяны он обживается. Сан Саныч его видел… Ты, Марин, одежу ему какую-нибудь собери. Сан Саныч говорит, что Сергей в бабьей кофте там ходит. Нехорошо. Он не оборванец какой. Сан Саныч завтра опять его увидит, он и передаст Сергею.

Валентина говорила достаточно громко. Любаша в кухне все слышала. Она выбежала к ним в прихожую.

— Нет, девки! — с язвительным восторгом выкрикнула она, тряхнула копной крашеных навитых волос и большой грудью под желтой кофтой. — Натуру не проведешь. Ни в жись! Если мужик к бабе сам не приползет, баба до него сама доберется!

Из своей комнаты выглянула Ленка, радостно спросила:

— Чего, теть Валь, папка нашелся?

Валентина на вопрос племянницы покивала головой. Марина не поднимала от пола глаз.

Деревья в Никольском парке вдоль набережной Улузы роняли листья. Осень в нынешнем году обошлась без бабьего лета, почти весь сентябрь простоял бессолнечный, с серыми низкими облаками, с дождем, с холодным ветром. Иной раз прихватывало, и поутру на земле появлялась крупитчатая белизна изморози. И все же листва кленов, тополей и дубов, устилавшая парк, хранила пока насыщенную желтизну осеннего убранства. Ленка с подружкой Анькой собирали здесь фигуристый золотой лист для гербария.

— От вас папка навсегда ушел? — неожиданно, как бы ни с того ни с ' сего спросила Анька.