Мария Соареш - Земля любви, земля надежды. Испытание чувств

Малу ошиблась в одном: она не знала, сколько поражений уже было на счету Эулалии и какое место занял в её сердце Маркус. Эулалия не собиралась потерпеть очередное фиаско. Она приготовилась сражаться не на жизнь, а на смерть. Узнав, что ей предлагают посетить бордель для знакомства с возлюбленной Маркуса, она, прежде всего, решила переговорить с возлюбленным.

— Как мне это понимать? — спросила она, протянув ему анонимное письмо.

Маркус прочитал его и изменился в лице.

— Надеюсь, ты поняла, что в нём нет ни слова правды? — спросил он.

— Ты хочешь сказать, что оболгали твою возлюбленную Жустини? — спросила Эулалия, сверля его своими чёрными глазами.

— У меня нет никаких возлюбленных, кроме тебя, — ответил Маркус. — Это скверная шутка моих университетских приятелей. Я разберусь, кто посмел так пошутить, и он мне дорого заплатит за это.

Услышав такие слова, Эулалия сразу им поверила. Да, да, как же это она сразу не сообразила, что подобное письмо может быть только скверной шуткой? Но сдаться сразу она тоже не могла. Она должна была выяснить всё до конца!

— Здесь указан адрес, — продолжала она. — Поедем туда вместе, я хочу в самом деле познакомится с Жустини.

— И погубить свою репутацию навсегда? Тот, кто написал это письмо, хотел беды не только мне, но и тебе. Ты можешь представить, что будет, если ты поедешь в бордель? Ты, чистая, прекрасная, порядочная девушка войдёшь в зловонное пристанище порока! Даже мужчины, которые ходят туда, считаются испорченными. Тот, кто написал это письмо, не подозревал, что ты окажешься до такой степени ревнивой. Иначе он дал бы другой, более невинный адрес!

Слушая Маркуса, Эулалия успокаивалась. Она уже винила себя за нелепые подозрения. Как ей навредили прошлые несчастья! Она сделалась глупой и подозрительной! Ещё секунда, и она рассмеялась бы. Но... не рассмеялась. Какой-то червячок сосал её сердце. Что-то подсказывало ей, что не всё обстоит так безоблачно, как говорит Маркус и как ей самой хотелось бы.

— Нет на свете никакой Жустини, поняла? — завершил свои рассуждения Маркус. — Есть только ты и твои медовые губы!

Эулалия не противилась поцелую. Ей так хотелось опять оказаться в мире, где все обходятся без лжи, где можно без опаски доверять человеку, с которым познакомилась в трамвае...

Простившись с Эулалией, Маркус быстро зашагал по улице. Губы у него побелели от ярости. Если бы Жустини оказалась перед ним, он стёр бы её в порошек.

— А я-то щадил её! – повторял он. — А она оказалась девкой! Подлой, мелкой продажной девкой! Ей нужно было всё изгадить — себя, меня, нашу с ней любовь, а заодно и Эулалию!

Когда Маркус добрался до борделя, то уже несколько успокоился, но всё-таки лицо у него было таким страшным, что Жустини стало не по себе.

— Что случилось? — спросила она.

— Ты написала письмо, — ответил он. — Если бы ты была мужчиной, я бы за это письмо убил тебя. Благодаря ему, я узнал, что ты всего-навсего продажная девка, и мне стыдно, что я тебя когда-то любил.

Жустини молчала.

— Письмо написала я, — выступила вперёд Малу, которая стояла рядом и слышала слова Маркуса. — Да, я — продажная девка, и не выдаю себя за другую. Зарабатываю свой хлеб, как могу, спасибо, есть охотники. А вот почему порядочные мужчины трусят, врут и малодушничают, это¬го я не знаю, но хотела бы знать!

— Бордель, он и есть бордель, — в ярости огрызнулся Маркус, оглянувшись на Малу, которая стояла подбоченившись и с презрением смотрела на молодого человека.

— Забери меня из борделя, Маркус, — проговорила Жустини.

Теперь пришёл черёд молчать Маркусу, и он молчал. Тяжело, каменно молчал.

Жустини всё поняла. И словно бы оледенела. Превратилась в статую.

— Ну, тогда уходи, — с трудом разомкнув губы, произнесла она. — Иди к своей девственнице!

Маркус повернулся и вышел. С тех пор он так и не нашёл покоя. Тревога, смута, растерянность царили в его душе. Как в спасительный омут кинулся он в водоворот свадебных хлопот, помогая Жозе Мануэлу: нанимал музыкантов, расставлял во дворе столы, а сам никак не мог примириться с произошедшим. Всё причиняло ему боль — мысли о Жустини, мысли об Эулалии, и о самом себе тоже.

Но в таких случаях лучше думать о других. О Жозе Мануэле, который женится. О Марии, которую он, Маркус, приведёт на эту свадьбу, чтобы её утешить.

Эулалия, вернувшись домой, сожгла письмо.

— Пусть вместе с ним горит и та, что его написала, — произнесла она, глядя, как корчится в огне бумага. — Но если эта Жустини существует, я выцарапаю ей глаза!