Вера и Марина Воробей - Игра со смертью

— Девочка; иди, пока я милицию не вызвал.

Много вас сейчас, наркоманов, развелось. Чтобы я тебя здесь больше не видел!

Тусе стало так стыдно, как будто ее поймали на воровстве.

«Вот это было бы действительно романтично пойти по аптекам в поисках смертельного яда и оказаться в отделении милиции, рядом с бродягами и наркоманами, — подумала Туся. — Надо быть осторожнее».

Хотя решение покончить с собой было окончательным и бесповоротным, Туся очень боялась боли и мучительной смерти. Броситься под поезд, повеситься, зарезаться столовым ножом все эти варианты кончины были не для нее. Она так устала за последнее время, что у нее не хватило бы, сил ни на один волевой поступок., Единственное, на что, она еще была способна, — это выпить какие-нибудь таблетки, «лекарство, от жизни», как она их любовно называла.

Но достать лекарство ей так и не удалось. Вместо этого она купила батон белого хлеба и поехала в центр, на Патриаршие пруды, Ей всегда нравилось это место: нравились домики для уток, смешили персонажи басен Крылова, особенно Моська, которую так часто гладили по голове, что ее бронзовый лоб блестел на солнце. Она села на землю, около самой воды, и стала кормить уток, которые крякали и дрались за куски моченого хлеба. Но батон быстро кончился, а Туся продолжала сидеть, глядя на водную рябь и глупых уток, которые не сразу поняли, что обед закончен и продолжали суетиться около бортика.

— Девочка, не сиди на земле, — строго сказала ей дама с пучком. Она проходила, мимо и катила перед собой коляску, из которой слышался надрывающий душу детский плач. — Ты меня слышишь? Немедленно встань!

— Лучше успокойте своего ребенка! — бесцветным голосом сказала Туся, не двигаясь с места. — Что-о? — дама с пучком возмущенно вскинула выщипанные брови.

— Когда же вы все оставите меня в покое? Туся посмотрела ей прямо в глаза. — Почему вы не можете просто пойти своей дорогой? Почему вам обязательно нужно меня пнуть?

Пожилая женщина, сидевшая неподалеку, приблизилась к спорщицам. Она выгуливала своего трехгодовалого внука, чьи щеки были раздуты так, словно за каждой щекой было по круглой карамельке. Ей было смертельно скучно, и она хотела поговорить.

— Что здесь происходит? — спросила женщина.

— Ничего, — нехотя отозвалась Туся.

— Я говорю ей, чтобы она не сидела на голой земле — простудиться может, а она огрызается, пожаловалась дама с пучком.

— Девочка, — начала бабушка вкрадчивым голосом, — тебе действительно лучше встать.

— Может, отстанете, а? — жалобно попросила Туся.

— Нет, не отстанем, — ответили бабушка и дама с пучком в один голос.

— Если вы не отстанете от меня, я ущипну вашего ребенка за щеку, — без тени улыбки сказала Туся.

Женщины испуганно переглянулись, и бабушка взяла своего внука на руки, крепко прижимая к груди.

— Какая-то сумасшедшая, — пробормотала она, пятясь от Туси.

— Действительно ненормальная, — подтвердила дама с пучком, — а сразу и не скажешь.

Они пожали плечами и разошлись в разные стороны, внутренне надеясь, что их дети, когда вырастут, не будут такими идиотами и хамами.

А Тусе расхотелось сидеть на Патриарших прудах, ей вдруг стало скучно, противно и захотелось домой.

«Сумасшедшая … Ненормальная … — вспоминала она слова женщин. — Наверное, они правы».

Она поднялась и посмотрела на мутную гладь воды. Уток и след простыл. Как ни были они глупы, а поняли, что больше кормить их не будут. Теперь они крякали у противоположного берега, где их потчевала хлебом парочка влюбленных. Парень старался кидать кусочки на середину пруда, а девушка, наоборот, подкармливала тех уток, которые не побоялись подплыть поближе. Туся не слышала, о чем они говорили, но видела, как девушка, смеясь, кормила парня мякишем с ладони, а тот покорно ел и целовал ее руку.

Впервые за весь день Туся почувствовала, как подступившие слезы жгут ей глаза.

Она вернулась домой, в неубранную трехкомнатную квартиру, со всего размаху швырнула сумку в угол и села на диван.

Ничего не получилось.

Мало того что она не может жить, она не способна даже умереть. Туся пошла в ванную, включила магнитофон и пристально посмотрела на себя в зеркало.

От слез ее глаза стали маленькими и красными, как у кролика. Нос же, наоборот, распух и раздался в стороны, как у престарелого негра. Ненакрашенные губы были блеклыми и дрожали от нового приступа рыданий.

Туся взяла щетку, чтобы расчесать свои длинные волосы. Раньше это всегда, ее успокаивало, а ведь у, нее были прекрасные каштановые волосы.