АlshBetta - Русская [СИ]

И эффект это имеет куда больший, чем все остальное.

— Опять моя, — удовлетворенно и чуть хрипловато спросонья шепчет Джаспер. Синева его глаз как во втором куплете песни — словно бы из волшебного озера. Я смотрю в эту гладь, где нет пока ни дурмана, ни похоти, и поражаюсь тому, что она моя. Как и все, что могу предложить я, принадлежит Ему.

— Всегда-всегда.

— Звучит утешающе…

— Звучит вкусно, — хмыкаю, обрывая путь его рук на половине дороги, — там стынет завтрак…

— Уже?..

— Я знаю, когда тебя будить, — не без гордости заявляю, расправив плечи и с удовольствием уткнувшись пальцами в его, — пошли.

— Еще только десять… яичница, мать ее… — он предпринимает свою попытку. Надеется на то же, что и ночью. Раз, другой — я знаю, что потом мы не остановимся вовремя. Это физически невозможно. Но никто не отменял другого варианта. Более быстрого, но ничуть, ничуть не худшего. Никогда.

А потому я не позволяю Джасперу начать поцелуи. Вместо этого хитро улыбаюсь, почувствовав нарастающее напряжение, затерявшееся под простынями, и откидываю их к чертям, давая ему все это прекрасно увидеть. И понять.

— У меня перед завтраком есть более интересная идея… если тебе хочется, конечно.

В синих глазах медленно растекается предвкушение. Он понимает, о чем я.

— Если мне понравится, неучтенный мешочек П.А. твой…

О, стимул. Поддержка, так сказать. Награда. Приятно, Джаспер.

Хотя меня и без них уговаривать не нужно…

— Ничуть не сомневаюсь, что получу его, — уверенно заявляю я. И к чертям сдергиваю ставшие тесными боксеры.

«Colеsseum» — самый большой концертный зал Лас Вегаса, расположенный в шикарном отеле «Cesaras Palace» и выполненный в стиле того самого Колизея, о котором все эти годы так много разговоров. В Лас Вегасе в принципе много мировых достопримечательностей — начиная от Эйфелевой башни и заканчивая Бруклинским мостом, — и пусть они являются не более, чем копиями, все-таки взгляд притягивают и запоминаются. Лас Вегас, без сомнения, тот город, который именно запоминается. Пусть и не всегда достаточно подробно…

«Colеsseum» всегда заполнен фанатами звезд со всего мира (сегодня здесь, насколько мне помнится, поет Madonna). Он выгодно выделяется в рекламных брошюрах и проспектах своей архитектурой и тщательно проработанными, зазывающими текстами, а уж тем более на огромных неоновых табло по всему городу — лучшая музыка, как утверждается, здесь. И лучшие исполнители.

Нам приходится проезжать через улицу, где расположено сие великолепие, каждый раз, когда хотим попасть в «Обитель Солнечного Света» Деметрия Рамса. И каждый раз, когда за окнами виден роскошный вход с вращающимися стеклянными дверями, позади которых поблескивает широкая светлая лестница, Джаспер с удушающей силой сжимает несчастный руль своего автомобиля. Его глаза темнеют, превращаясь из синих в темно-серые, а ноздри гневно раздуваются. Даже ниточка губ кривится. В отвращении, безысходности и зависти. Сколько бы он ни отрицал ее, я вижу. Она очевидна.

И сейчас, пользуясь образовавшейся пробкой, заставившей мужчину прожигать взглядом бетонное сооружение на минуту дольше, притрагиваюсь к его плечу.

— Мистер Хейл, — шепчу, прочертив вдоль всей руки ровную линию, — по-моему, вы задумались…

Мое желание утешить ничуть его не прельщает. Смотрит из-под сдвинутых бровей с такой же неприязнью, как и на курящего служащего возле входа. В такие моменты он законченный пессимист.

— Мистер Хейл, — не сдаюсь, пусть даже не надеется, — посмотрите на меня, пожалуйста.

Он недовольно хмыкает. Откидывается на спинку сиденья, расслабляя пальцы и оставляя руль в покое. Не моргая смотрит на пробку впереди и мигающий светофор — намеренно отводит глаза от меня как можно дальше, отказываясь выполнять просьбу.

Упрямец…

— Мистер Хейл, — я повторяю в третий, последний раз, и пусть с трудом, но дотягиваюсь до его губ. Заменяю эфемерное на действительное. Заменяю слова на поцелуй, напоминающий недавний ночной: не мягкий, не нежный, а настоящий. Такой, который служит весомым аргументом.

Джаспер пытается сделать вид, что его не волную ни я, ни мои прикосновения, но тщетно. Он дышит чаще положенного, а затем отвечает мне. С неохотой — сначала, — а потом, видимо оттаяв, выдает всю реакцию, по которой я уже успела соскучиться.

Отпуская коробку передач, что держал правой рукой, мужчина гладит мои бедра. И плевать на условности. И на то, что водитель из соседнего автомобиля смотрит на моего спутника не только с удивлением, но еще и с прямым обвинением во взгляде. Его черты заострились, на его лице — презрение к нашим шалостям. А может и просто зависть… ему явно не двадцать лет.