АlshBetta - Ада и Каххар [СИ]

Однако вот такими ночами, когда предел терпения неукоснительно стремится к нулю, все всплывает на поверхность. Убивает, стальными когтями раздирая душу.

Всем известно, что терракт 11 сентября в Нью-Йорке был запланировал и осуществлен Усама-бен-Ладеном и его «девятнадцатью братьями». Но кто знает человека, обеспечившего террористов планами здания? Кто разработал схему этого тарана? Кто не участвовал, чье имя не было нигде написано, но кто точно знал все, что будет происходить в это злополучное утро? До точности в секунду?..

Каххар.

Каххар, которому однажды отказали не только в американской стипендии, но и выразили недоверие в связи с происхождением его семьи (отец когда-то участвовал в военных конфликтах). В США. В стране, которая принимала и любила всех иммигрантов. В которой нет места предвзятости… не было, по крайней мере, до начала XXI.

Эти отказы разбили ему сердце, оборвав на корню все планы, так лелеемые с подросткового возраста. И настроили против Америки. Навсегда.

— Зачем же ты… зачем?.. — я плачу, цепляясь за него как за последнее, что у меня есть. Обнимая, обвивая, прижимая к себе.

Я — сумасшедшая. Каххар первый мне об этом сказал. Я полюбила ужасного человека. Я надела кольцо на палец чудовищному зверю. Я — соучастница всех тех смертей, что он спланировал в тот день и все тех, которые вызывают наркотики, что он продает сейчас. На мне — проклятье. А я и счастлива еще…

— Ада, послушай, — он укрывает меня одеялом, стащив его с другой стороны постели. Мы оба обнажены после потрясающей по силе эмоций близости, но теперь на место тому теплу, которым горела каждая клеточка, приходят каскады снежинок. Ледяные, жалящие и нещадные — как и любая боль. — Вдохни глубже и выдохни. Все уже закончилось. Ты никогда больше этого не увидишь. Никогда…

Я хватаю его ладонь с кольцом, что есть мочи сжав золотой ободок пальцами. Я порой не понимаю себя. Я порой чувствую себя… тварью, которую мало расстрелять. Но я не могу, не хочу и не стану жертвовать жизнью нашей семьи за других людей. Я не смогу. Если еще до появления Кира были какие-то пути отступления, то теперь их нет. Мы — одно целое. А значит, и все горе Каххара — наше общее горе. Весь его крест.

— Не оставляй меня, — проглатывая рыдания, молю мужчину я. Глажу темные волосы, глажу скулы, подбородок, плечи… вытираю слезы о жесткие волосы на его груди, встречая их покалывание как небесную манну. Он жив. Он со мной. Всегда.

— Я тебя ни за что не оставлю, — клятвенно обещает муж мне на ухо, горячо целуя в пульсирующий висок. — Ада, в тебе — моя жизнь. У нас сын. Ну конечно же я никогда тебя не покину.

Он знает, что это обещание — просто данность. Он будет пытаться его сдержать, он уцепится зубами, если будет нужно, чтобы остаться. Но он так или иначе умрет. Хватит даже маленькой улики, не убранной заботливыми подрывниками и, в лучшем случае, Каххар окажется навеки в тюрьме. Возможно, одному из его крупных заказчиков не понравится качество героина, и он попросту сдаст Асада властям. Неважно, каким. В связи с последними события что в Америке, что в Европе отношение к террористам одинаковое, а уж если приплюсовать торговлю наркотой…

А что будет с нами? У Кира православное имя, он записан на мою фамилию, мы — люди с двойным гражданством, но его отец… но наш брак…

Конец Каххара — и наш конец. Кто бы что ни говорил.

— Постарайся успокоиться, — вырывая меня из горестных размышлений, просит муж. Укачивает, как укачивал совсем недавно Кира, то и дело оставляя дорожки поцелуев на лбу, — сейчас мы вместе, видишь? И завтра будем. У нас еще много времени.

— Ты нам его даешь… ты дал его мне.

Мужчина прикрывает глаза. Его руки явнее, будто способны начертить на теле узоры, что отведут любые беды, ласкают мое тело. По части физического желания оно сейчас мертво. А вот по отношению к целительной силе его прикосновений — всегда живо. Врут те, кто утверждает, что обезболивать под силу лишь наркозу.

…Это случилось в день траура всей Америки, в день сокрушения нерушимой мощи страны, всегда идущей впереди планеты всей.

Мы с мамой жили у отца. Каникулы на две недели, попытка устроить меня в американскую школу и разговоры о светлом будущем. Я не знала отца, я не любила его, но мне нужно было попробовать. Мама очень этого хотела.

Отец работал в Северной Башне ВТЦ. У него был небольшой офис, секретарша и кофе-машина, которая смешно гудела. Я сидела и болтала ногами на высоком стуле, пока он разбирал на столе отчеты и подписывал какие-то документы.