Эмма Миллс - До и после (ЛП)

Обогнав тренеров и растолкав парней, я ворвалась в центр круга, где лежал Фостер.

Я думала, что, может, он потянул мышцу или что-то вроде. Сломал руку. Но он просто лежал, невредимый, как будто заснул посреди поля.

«Дев, он выглядел, как будто спит».

Сквозь толпу протолкались мистер Макбрайд и мистер Эванс, и меня оттеснили в сторону. Трибуны гудели. Эзра тоже протиснулся в круг, все еще сжимая в руках мяч.

— Отойдите, дайте нам место, ну же, — сказал мистер Эванс, а мистер Макбрайд встал на колени рядом с Фостером.

— Сынок? — Он слегка похлопал Фостера по щекам и крикнул мистеру Эвансу: — Скорую!

Я оцепенела. Беспомощная, я смотрела, как мистер Макбрайд осторожно снял с Фостера шлем.

— Ну же, сынок.

Эзра упал на колени возле Фостера и положил руку ему на грудь:

— Фостер. Эй. Фостер.

Веки Фостера дрогнули.

— Сколько пальцев? — спросил мистер Макбрайд.

— Два, — прохрипел Фостер.

— Сынок, какой сегодня день?

— Пятница.

— А кто побеждает?

— Не знаю. Мы потеряли мяч?

— Молодец, парень. Нет, не потеряли. Не садись. «Скорая» уже едет.

— Я в порядке, — сказал Фостер, хотя не выглядел так.

Мистер Макбрайд проигнорировал его слабые заверения, встал и велел остальным игрокам разойтись. Я не ушла, Эзра тоже остался стоять на коленях рядом с Фостером.

— Все хорошо. Все будет хорошо, — сказал Эзра. Он говорил это нам обоим, Фостеру и мне, но смотрел при этом на меня, и его голос был таким спокойным и уверенным, что я поверила ему.

Мне показалось, что прошла вечность, прежде чем на поле появились медики с носилками.

Они задавали Фостеру вопросы, осматривали его, светили фонариком в глаза и выполняли прочие действия, которые обычно показывают в сериалах про врачей.

— Фостер, твои родители здесь? — спросил один из них.

Впервые за все это время я обрела голос:

— Нет, но я... я его сестра.

— Хотите поехать с ним в больницу?

Я кивнула.

— Вероятно, у него сотрясение, — сказал ближайший ко мне медик. — Потеря сознания — нехороший симптом при травмах головы, так что нам нужно его забрать и проверить. Но все должно быть в порядке.

Мы наблюдали, как Фостера подняли на каталку. Он был практически серым.

— Ты едешь, Дев? — спросил он, когда медики повезли его к машине.

— Конечно.

В «Скорой» Фостера вырвало. Как только мы приехали в окружную больницу, его сразу же забрали на томографию. Я осталась ждать в коридоре и позвонила родителям. Они только что выехали из аэропорта, и им требовался еще час или два, чтобы добраться до дома. Я была в такой панике, что мне казалось, будто они все еще за тысячи километров от дома, но я старалась, чтобы мой голос не дрожал, когда сказала им, что Фостер поправится.

Мне не хотелось вешать трубку, и когда я это сделала, то осталась наедине с отдаленным гулом аппаратов да скрипом обуви по линолеуму. Мне захотелось опять позвонить маме. Телефон казался бесполезной жестянкой с обрезанным проводом, бросившей меня в одиночестве. Я крепко зажмурилась и уперлась затылком в стену.

Когда Фостер вернулся с компьютерной томографии, врачи сошлись во мнении, что с ним все будет хорошо. Они сказали мне, что хотят понаблюдать за ним еще одну ночь. К тому же все равно его могли отпустить только со взрослым.

Нас отвели в крошечную палату, где места хватало только для кровати, пластикового стула и всякого оборудования, которое обычно показывают по телевизору. Фостера подключили к аппарату, который отслеживал его жизненные показатели, после чего мы остались одни.

— Мама и папа уже едут, — сказала я, когда медсестра вышла. — Они скоро будут здесь.

Фостер кивнул, и мы оба замолчали. Когда я снова посмотрела на него, его лицо все еще оставалось серым. Но не таким, как на поле, когда он только что получил сотрясение мозга. Джейн сказала бы, что он выглядел осунувшимся.

— Ты в порядке?

Он ответил не сразу.

— Мой папа умер в больнице.

Я этого не ожидала. Я просто... тупо сидела.

— Да?

— Ага. И потом я еще раз попал в больницу. Я потерял сознание в школе, и меня забрали в больницу. Они пытались дозвониться до моей мамы, но никак не могли, а когда наконец дозвонились, она так и не приехала за мной. Так я и получил социального работника.

Это был один из его особенных моментов. Как в кухне после похорон Сэма Уэллса. Фостер переживал что-то свое.

— Я слышал, как они звали, — продолжил он. — На поле. Я слышал, как они говорили «сынок, сынок», но не понимал, к кому они обращались, потому что я ничей не сынок. Пока Эзра не сказал мое имя... тогда я понял, что они говорят обо мне.