Татьяна Осипцова - Не своя жизнь

Дениске нравилось забегать в парной полумрак прачечной, глядеть, как мелькают над тазом белые мамины локти, слушать, как громко переговариваются женщины, перемывающие косточки кому-нибудь из соседей.

После стирки мама подхватывала таз с выжатым бельем, упирала его в бедро и звала сына помогать. Они шли на чердак, и там Дениска подавал ей скрученные в жгуты наволочки, простыни, пододеяльники. Мама встряхивала их, расправляя, и развешивала на натянутых меж стропилами веревках. Потом, к вечеру или на следующий день, они шли снимать жесткое – мама всегда подкрахмаливала, – теплое и пахнущее чистотой белье.

Когда Дениске было лет шесть, прачечную закрыли. В дом провели горячую воду, у многих завелись стиральные машины, и хозяйки стали сушить белье в квартирах, а чердак превратился в склад ненужного хлама и вотчину мальчишек.

Там, соревнуясь в ловкости, раскинув руки, они шагали по извивающимся закутанным в изоляцию толстым трубам, нагибались под нависающими стропилинами, чтобы не коснуться их головой, а затем соскакивали в войлок вековой слежавшейся пыли, оставляя в нем две ямки. А где еще найти столько мест для игры в прятки? Можно было прилечь за широченной балкой, зажав нос и рот, чтобы не наглотаться пыли и не чихнуть, а можно за старой оттоманкой с вылезшими пружинами. Пока водящий считал, был шанс убежать далеко и оказаться над соседним подъездом – ну-ка, найди! Или затиснуться под самый скос крыши и затаиться за кучей поломанных стульев и табуреток.

Но больше игры в прятки, несмотря на строжайший запрет, ребятам нравилось вылезать через слуховое окно прямо на крышу и смотреть с высоты на город. Железо не сильно страдало от детского веса, а они нарочно топали, чтобы прогибалось и гремело. Хвалясь друг перед другом храбростью, мальчишки забирались на самый конек, залезали на давно бездействующие печные трубы и заглядывали в их черное от сажи бездонное нутро. Или, замирая от страха, свешивались через железные перильца на краю, глядели на двор с высоты птичьего полета. Можно было вернуться на чердак через слуховое окно над соседней парадной, но высшим шиком считалось добежать до конца своей крыши, по короткой приставной лесенке перебраться на соседнюю, прогромыхать по ней и спуститься по пожарной лестнице на глухой стене второго корпуса. Отсутствие на лестнице нескольких перекладин придавало приключению особую остроту: заканчивалась она на уровне третьего этажа, а внизу высилась гора заросшего травой угольного шлака. Денис всего дважды осмелился отпустить руки и лететь в кучу зелени. Для него обошлось удачно, а Мишка пропорол там подошву сандалии огромным гвоздем. После ходил с перевязанной ногой, демонстративно хромал и всем рассказывал, как мамка ругала его, пока тащила в травмпункт.

Лет до двенадцати Денис часто бывал на крыше, а прошлой осенью привел туда Иришку. Он подсадил ее в слуховое окошко, предупредив, чтобы стояла на месте и не двигалась, но пока вылезал сам, Ира уже добралась до ближайшей трубы.

– Здорово! – оглядывалась она. – Красотища. Только с нашего дома вид еще лучше. Хочешь посмотреть?

В тот же день они побывали на крыше дома Бенуа.

– Видишь, наша крыша намного больше, так ведь интереснее?

Глядя, как привычно и ловко Иришка лавирует между труб и телевизионных антенн, Денис удивленно поинтересовался:

– Вы что, тоже в детстве по крышам лазили? Ни одна девчонка не решалась с нами забираться.

– А я не с компанией. Одна. Пряталась здесь от всех. Когда мама умерла, не хотелось никого видеть. И еще мне казалось, здесь к ней ближе. Знаешь, детское представление о том, что после смерти все отправляются на небеса, в рай… Хотя я видела, как ее опускали в землю на Серафимовском. Когда совсем маленькая была, мне бабушка рассказывала, что душа умершего человека отделяется от тела и потом следит сверху за теми, кто остался на земле. Я приходила сюда, смотрела на облака и разговаривала с мамой. Глупо, да?

– Нет, – покачал головой Денис. – Я тоже с папой разговаривал перед сном каждый день, глядя на его фотографию. А мама, когда на кладбище ездили, все шептала что-то, тоже, наверное, с ним разговаривала. Нет, это не глупо.

– Посмотри, какой вид! – перевела разговор Ира.

Денис огляделся и признал, что здесь выше и город смотрится лучше, чем с его родной крыши. За Невой вдали золотился шлем Исаакия, верхушки Ростральных колонн казались совсем недалеко, а шпиль Петропавловки – вообще перед самым носом. Слева от нее голубой купол мечети, а если повернуться еще немного, то видна телебашня на Чапыгина. Почти весь город как на ладони.