Ольга Горышина - Сказка в дом стучится

— И что же случилось с уважающим чужое пространство мальчиком в Смоленске?

Терёхин просверлил меня взглядом, кажется, уже до самых костей.

— Он вдруг перестал уважать чужое пространство, — обрубила я грубо незапланированную откровенность. — А я не люблю, когда мной командуют.

— Я это слышал. Можешь не повторять. Я же тебе не повторяю, что когда твои блины сожрут, ты будешь давиться подгоревшей яичницей.

— Я помню про несчастную Баронессу. Просто, понимаешь, несчастный Валерий Терёхин для меня куда важнее блинчиков.

— С каких это пор? — перебил меня этот несчастный еще грубее, чем задал вопрос про Смоленск.

— С тех самых пор, как позволил себе быть со мной непростительно откровенным. Теперь я не могу просто сказать — знаешь, бабе Яге нужно умыться.

— Обычно ведь баба Яга отправляет царевичей в баню…

Валера попытался улыбнуться — только ничего у него не вышло.

— Иди в баню! — улыбнулась я, как улыбалась только детям на праздниках. — Я умоюсь и через минуту спущусь в кухню.

— Нам к завтраку накрыли в столовой. Все официально. Для долгожданной гостьи.

Издевается — а я его пожалела, вот же дура!

— Я долго ждать себя не заставлю. Пять минут.

— Была минута, стало пять? Впрочем, после десяти лет это погоды не делает.

— Ты говоришь это таким тоном, будто это я виновата, что вы выставили меня вон.

— Не говорю. Виноват я. Я всегда и во всем виноват. Можешь уже это запомнить и не делать глупых комментариев.

И отвернулся. Последнее слова за ним — да сейчас, как же! Я схватила его за руку — хотела, промахнулась, потянула за одеяло, и он зачем-то его отпустил. Одеяло упало на пол, и мы стояли над ним с такими лицами, будто разбили что-то ценное.

— Пообещай мне одну вещь… — с трудом оторвала я взгляд от одеяла, когда Терёхин уже давно смотрел на меня.

— Нет. Я ничего не стану тебе обещать! — выпалил он слишком зло. — Я дурак и не нарушаю клятв, даже тех, которые просто необходимо было нарушить для всеобщего благоденствия!

Ну да, дашь Никите подзатыльник и все изменится чудесным образом — размечтался! Волшебный пинок, похоже, нужен как раз Никитиному папочке!

— Я не попрошу у тебя чего-то запредельного! Я прошу тебя не принимать никаких решений относительно детей в эти две недели.

— А что изменится через две недели?

Валера смотрел на меня с откровенным вызовом, даже не пытаясь больше прикрываться усмешкой.

— Ничего. Просто старший спокойно закончит школу, а младший справит свой день рождения. Ну и папа, возможно, успокоится. Этого мало?

— С чего вдруг я успокоюсь?

— Ну… Ну… Иногда чудеса случаются без всякого нашего участия. Впрочем, я не о тебе сейчас пекусь, а о себе любимой. Ты же понимаешь, что я буду готовиться к празднику и не только морально, понимаешь? И если ты вдруг испортишь всем праздничное настроение или вообще передумаешь отмечать Сенькин день рождения, баба Яга на тебя реально обидится.

— Как десять лет назад?

— Хуже. Намного хуже, — я подняла одеяло и сунула его Терёхину в руки. — Потому что сейчас она знает, за что на тебя обижаться. Ну возьми ты уже это чертово одеяло! — я пихнула его одеялом в грудь, но он не пошатнулся. — Если мои блинчики все же сожрут, будешь в этом виноват ты!

— Я отвезу тебя куда-нибудь, где подают блины. Отвезти, купить — вот это я могу, — наконец усмехнулся он. — А больше я ничего не могу…

— Заткнуться, Валера! Ещё ты можешь заткнуться! Иногда это полезно. Я понимаю, что многие родители просто не умеют этого делать. Когда я окончательно срываю голос, пытаясь перекричать взрослую толпу, я могу громогласно заявить: «Товарищи родители! Соблаговолите наконец заткнуться!»

Его губы дрогнули — не в улыбке. Он что-то хотел сказать, но передумал и выдал с опозданием:

— Вот так вот грубо? А как же правила работы с клиентами?

— У меня нет клиентов, у меня заказчики… — выдала я обычным тоном, которым исправляю всех, кто пытается меня подколоть. — И знаешь, не обижаются. Правда, обычно хватает вопроса, у чьего ребенка вместо ушей выросли локаторы?

— Похоже, скоро они вырастут у тети Тани, — Валера прикрывался одеялом, точно щитом, не считая подушки, которую прижал подбородком. — Баба Яга куда-то шла, чтобы превратиться в Василису Прекрасную, или я ошибаюсь?

— Смотря в чем? Есть такой персонаж, Василиса. Только вот баба Яга никогда ни в кого не превращается. Она остается бабой Ягой, даже если косу заплетет. А у меня все равно хвостик крысиный, — потрясла я волосами. — Шевелюра, как у тебя, так и не выросла.