Иван Зорин - Время сомнамбул

Болезнь проходила внезапно, обрываясь, как сон в летнюю сушь. «Надо бы выпить, — первым делом подумал Сашок Неклясов, обретя ясность сознания. Он провел языком по пересохшим губам: — Надо обязательно выпить». Неклясов мучительно вспоминал, как провел вчерашний день, пытаясь заполнить черный провал в памяти, но мысли путались, и он остановился на том, что напился в какой-нибудь рюмочной. «И наверняка, не одной», — с улыбкой подумал он, заболевший первым. Лунатизм не оставлял по себе никаких следов, исчезая, как лужа на солнцепеке. Один за другим из путешествия по лабиринтам сновидений лунатики возвращались в город, в котором хаос сменяла упорядоченность. Будто ничего и не было. А может, ничего и не было? Только разросшееся кладбище напоминало о произошедшем, но горожане, перебирая впоследствии тех, кто не пережил сомнамбулизма, старались о нем самом не говорить. В первые дни после ухода болезни младший Варгин, чудом оставшийся в живых, бегал по улицам с безумными глазами и, хватая за рукав, рассказывал каждому встречному, что произошло. Он захлебывался словами, то и дело сбиваясь на рыдания.

— Этого не может быть! — не верили ему, едва удерживаясь, чтобы не покрутить у виска. — Это же сумасшествие.

— А это?

Он указывал на разрушения, грязь, трупы, что было очевидным доказательством его правоты, но и тогда, глядя на то, во что превратился город, его удивленно спрашивали: «Неужели это произошло с нами?» Не со мной, а с нами! Каждый не хотел знать о своем участии, радуясь, что это навсегда останется тайной. Они воскресли, родились заново, и это было главным. Они радовались до спазмов в горле, что болезнь отступила, хотя в глубине знали: прежними им уже не быть.

Узнав о благоприятном исходе эпидемии, губернатор срочно распорядился убрать кордон, а стоявшим там военным занять город. Солдаты с угрюмыми лицами быстро очистили улицы — разгребли горы мусора, в полном молчании вырыли общие могилы, куда наспех перетащили разлагавшиеся, изъеденные крысами трупы. Саперное подразделение кое-как восстановило церковь, уничтожив в ней следы боев. Насколько это было возможно, облик города обрел прежние черты. По отношению к горожанам губернатор теперь был настроен, насколько это было возможно, даже дружелюбно. Встречаясь, он тепло жал им руки, поздравлял с избавлением от болезни и уверял, что теперь им нечего опасаться. О недавнем прошлом, как и все, участвовавшие в молчаливом сговоре, он упоминал лишь вскользь, осторожно подбирая слова. Про себя он даже оправдывал перенесших сомнамбулизм. Запираясь в своем кабинете, он неторопливо выкуривал трубку пахучего табака, сквозь облако окутывавшего его сизого дыма глядел в овальное зеркало, висевшее напротив губернаторского кресла, видел в нем постаревшего, изможденного мужчину, и, время от времени почесывая мундштуком подбородок, думал:

«Мораль, отделяющая добро от зла, в каждом обществе своя. А к лунатикам она и вовсе неприменима. Ее категории, и без того расплывчатые, принадлежат другому миру. В мире сомнамбул их нет. Какие драмы разыгрывались в их сознании? По каким сценариям? Это загадка. Как и сам сон. И к нему неприложимы наши законы, наши представления о том, что допустимо, а что нет. Да, они натворили много ужасных вещей, прямо скажем, не укладывавшихся в голове, от которых просто мороз по коже, но во всем виноват чертов вирус! А человечество? Разве ему нечего стыдиться? Концлагеря, расизм, тотальное уничтожение слабых. Или оно совершало это во сне? Может, вирус сомнамбулизма не приходит извне, а таится внутри каждого, как туберкулезная палочка, время от времени вспыхивая чудовищной эпидемией? Можно, конечно, отнестись к вирусу как к войне. Но разве ее развязывают не люди? И разве на ней убивают инопланетяне? Нет, все эти проявления наши, и только наши, присущие человечеству. Какие обстоятельства благоприятствуют этому? Сложившийся образ жизни? Неограниченное потребление? Повсеместно культивируемый индивидуализм, который на самом деле не что иное как неприкрытый эгоцентризм? Отсутствие ответственности перед потомками? Все это вместе или что-то еще? Тогда как это изменить?»

На последние вопросы у губернатора, естественно, не было ответа, и как человек практический, он гнал их от себя. К тому же допустить их значило сомневаться во всем окружавшем, в человеческой добродетели, искренности религиозных конфессий, в прогрессе, наконец, черт возьми. А это было уже слишком. Да, это было уже из разряда необоснованных сомнений. В конце концов, ничего другого нет и, очевидно, не будет. Да ничего просто и не может быть, все идет своим чередом, неизменным, как времена года. К тому же вирус побежден. Во всяком случае, дал передышку, которой, надо надеяться, на его губернаторский век хватит.