Татьяна Алюшина: Счастье любит тишину

– Ты, может, заболела? – спросил папа.

– Нет, я не заболела, – заверила она, – просто очень вкусно.

– Ну не до такой же отчаянной степени, – засомневалась мама и выдвинула свою версию. – Может, ты беременна?

– Да ну, – отмахнулась Варвара и…

И теперь остолбенела она, захваченная предательской мыслью. Мама срочно отправилась в аптеку, пока Варя доедала свой деликатес, на сей раз стараясь хоть как-то контролировать себя, и принесла три разные теста на беременность.

Все три показали положительный результат.

– Дочь, – кашлянув, открыл совещание папа, – мы с мамой, конечно, все понимаем. У вас нелады с Юрой, и он некоторым образом сам… но все же. И мы, разумеется, рады… – И спросил прямо: – А кто отец этого ребенка?

– Юра, – выдохнула Варвара тяжко.

– Но вы же вроде… – не договорил Леонид Николаевич.

– Он приезжал в середине июня за вещами, ну и вот… – покаялась она.

– Но тогда получается, что у тебя… – задумалась мама, – уже пятый месяц! – И возмутилась: – Как ты могла не знать?

– Да вот так! – радовалась Варвара. – Переживала очень, а потом рисовать начала и не заметила.

– А это можно не заметить? – уточнил папа.

– Можно, – уверила его дочь.

Родителям говорить кому-то о своей беременности Варвара строго-настрого запретила, и уж тем более сообщать Юрию, изложив им те же аргументы, что и ему сегодня: он должен вернуться именно к ней, а не к ребенку из чувства порядочности и ответственности.

Все. Точка.

– Юр, – предложила Варя, – давай завтра, что ли, обо всем поговорим. Устала я сегодня совсем, испереживалась. Да и ты с самолета.

– С трех, – усмехнулся он.

– Как с трех? – ахнула Варвара.

– А я к тебе прямиком из Тибета. Сначала из Лхаса до Пекина, из Пекина до Москвы и сразу сюда.

– Тогда тем более тебе надо спать и отдыхать! – забеспокоилась она. – Все завтра!

Они быстро убрали со стола в четыре руки, как в былые времена – ловко, сноровисто, не задевая друг друга, грустно поулыбавшись этому моменту, на несколько минут вернувшему их в прошлое, и Варюха побежала в душ, а Костромин…

Она обнаружила его в спальне.

Было темно, горел только один ночник на тумбочке, Юрий сидел на полу возле детской кроватки, просунув руку между прутьями, и держал спящую дочурку за ручку.

– Ты чего тут сидишь? – спросила Варвара тихим голосом и села рядом с ним на пол.

– Она что-то завозилась во сне, я подошел, погладил ее, а она ухватила меня за палец и держит.

– Открою тебе один секрет, – рассмеялась тихо Варюха, – она всех хватает за палец, кто ей его протягивает.

– Всех хватает, а меня держит, – весомо заявил Костромин. – Это разные вещи.

– Да, несомненно, разные, – поддержала его жена, поджимая губы, чтобы не рассмеяться.

– Варь, – снова забеспокоился Костромин, – ну она на самом деле какая-то очень уж маленькая. Ну, совсем. Ты посмотри: эти ножечки, как у куколки, а пальчики, это же малюська совершенно какая-то… а она их еще и сжимает-разжимает и вон палец держит. Как это вообще… – Он терялся в словах и определениях, в переполнявших его чувствах, доминирующими из которых были непонятный восторг, от которого все дрожало внутри, и тяжелое беспокойство за этого младенца: такая малышка!

– Ты привыкнешь, – пообещала ему Варя и разрешила: – И можешь ее отпустить.

– Нет. Она же держится, – не согласился Костромин.

– Юр, – улыбнулась ему Варвара, – думаю, ты пока еще не осознал до конца масштабность явления, но вообще-то она теперь всю жизнь будет держать тебя за палец, потом за руку и за ноги и сядет тебе на шею, и будет прятаться от всех неприятностей и бед у тебя за спиной. Так что эту ручку тебе предстоит держать всю свою жизнь.

– Да? – переспросил он и выдохнул удовлетворенно: – Это хорошо. Это, знаешь, Варюха, очень хорошо.

И осторожно-осторожно, медленно-медленно вытащил свой палец из малюпусеньких пальчиков дочери. И развернулся лицом к жене:

– Варь, я думаю, нам надо все-таки кое-что обсудить прямо сейчас.

– Да, – тяжело вздохнула она. – Надо.

– Просто от этого зависит то, как мы сможем и будем жить дальше. И мы оба это понимаем, – осторожно подбирая слова, сказал Костромин. – Что называется, обсудить главное на берегу.

– Ты про доверие, я правильно поняла твою мысль?

Он кивнул.

– Сможешь ли ты простить меня до самого дна, абсолютно, так, чтобы не осталось в тебе больной обиды. Ведь если ты все же сохранишь в себе эту обиду, а я не смогу полностью убрать из себя чувство вины, то рано или поздно это разрушит наши отношения. Разъест, как ржавчина металл. Искорежит. Ты будешь срываться на обвинения, и пусть и не осознанно, но ждать от меня предательства, а я сбегать от вины и уже никогда не получится у нас той чистоты и радости, что была раньше.