Соро Кет - Русалочка должна умереть

Возможно, я выйду замуж за Фердинанда. Заставят ли меня рожать и как часто? Пока жива Лизель, нет. Но вряд ли Лизель протянет дольше Себастьяна. Дядя Мартин – наверняка, нет. А Ферди никогда не мог возразить отцу.

Я чуть поморщилась, вспомнив своих штрассенбергских кузин и мысленно возблагодарила Господа за то, что на треть Ландлайен. Женщины рода Штрассенберг слишком долго были расходным материалом. Их брали с прицелом на бесконечное рождение сыновей. Широкобедрых, чтобы не дохли в родах, как мухи и белокурых, чтобы сохранить «масть». В результате многовекового кровосмешения белокурость превратилась чуть ли не в альбинизм, а бедра на тонких ножках – в карикатуру.

Красота у нас больше по мужской части. Мужчины все высокие, крепкие и такие статные, что поневоле поверишь в истории с подменой младенцев. Девочками, скорей всего, просто не заморачивались. Не станут заморачиваться и мной. Какая разница, как ты выглядишь? Ты родилась, чтоб рожать и растить Мужчин.

– Верена? – сказал вдруг Ральф.

– Да? – откликнулась я.

Прямо в телефонную трубку, которую я бездумно продолжала прижимать к уху.

– Принеси чаю, – ехидно попросил Ральф.

Лежа в постели, тетя смотрит куда угодно, но не на нас. И очень громко молчит. Ральф поправился, как положено, проболев неделю. Хоть и слаб еще, но он встал и ходит. Тетя так просто не поправляется. Она лежит в кровати, гоняет меня, как горничную и все нудит, нудит.

– Что опять?

– Я проголодалась.

– Хочешь, я сварю тебе супу? – спрашиваю я. – Свежего?

– Ты моей смерти хочешь, правда?! – восклицает она. – Не хочу я твоего супу! Сколько можно твердить? Я хочу нормальной еды. Это вам не подходит нормальная человеческая еда. А мне, очень даже подходит. Но кому это интересно? Вы оба думаете исключительно о себе! Почему ты ни разу не приготовила для меня шницель?

– Я… я не умею, – говорю я, ощущая себя преступницей.

Филипп такого не ел…

– Ты просто не хочешь! Если бы шницель захотел Ральф, ты научилась бы!.. О, за что вы оба так мучаете меня?!

Тетя расплакалась, укрывшись с головой одеялом. И не отвечала ни на какие вопросы. Только раз и заговорила, когда Ральф хотел заказать ей шницель из какого-нибудь гастхауза.

– Ни в коем случае не из «Вайнинга»! – сварливо проворчала она из-под одеяла. – Из «Адлера».

– Но это аж в…

Тетя расплакалась еще громче.

Выругавшись латынью, Ральф ушел искать номер «Адлера». Невзирая на то, что за тем шницелем нужно было ехать минут пятнадцать, а он едва сам оправился.

Пока я забирала коробки с заказом, – деливери в маленьких деревнях нет, – Ральф напоролся на прихожанку. Неудивительно, это ведь любимый гастхауз тети. С чего бы остальным здесь не заседать? Я вышла как раз в тот миг, когда фрау Мюллер, мать Антона, заметила порше Ральфа и постучалась в окно.

– Добрый день, падре! Как вы себя чувствуете?

– Вашими молитвами, – смиренно ответил Ральф, неохотно приоткрыв окно.

Фрау Мюллер была еще молода. Для тетки из церковного комитета. Красива. Но возраст уже подбирался к ней. Ставил метины у краешка глаз, оставлял отеки на подбородке. Хотя, в глубине души, я подозревала, что отеки оставил не возраст, а привычка баловаться наливками на заседаниях церковного комитета.

Она была старше, чем Ральф и я немного приревновала, вспомнив то его, полубредовое откровение по поводу взрослых женщин. Потом я подумала, что фрау Мюллер вряд ли согласится на «ласки» брючным ремнем под носом у муженька-адвоката. И успокоилась.

– Как здоровье Агаты? – спросила фрау Мюллер, катая гласные и еще больше выпятила грудь.

– Ей лучше, – заверил Ральф. – Она уже отказалась есть здоровую пищу.

Фрау Мюллер расхохоталась. В воздухе висело, что Ральф обязан добавить: «Зайдите как-нибудь, ее навестить!», но Антон оббежал машину и распахнул мне дверцу. Ему было явно стыдно за мать и неудобно перед сенсеем.

Я медлила. Он мне всегда нравился, но со времен расставания, он сильно вырос, возмужал и окреп… Подбородок и скулы, уже по-взрослому жесткие. И он так вкусно, одуряюще пах, что я на миг забыла о Ральфе и его матери.

– Ты такой красивый, ты знаешь?

Антон всем телом дрогнул и покраснел. Его тонкие красивые ушки вспыхнули, как фонари над борделем.

– Как твои успехи в школе, Верена? – переключилась мать.

Родители отличников очень любят рассказывать об успехах своих детей. Неважно, кому. И еще больше, расспрашивать об успехах тех, кто никак не может ими похвастаться. Я снова бросила взгляд на Антона.