Влад Потёмкин: Жизнь, нарисованная небом

О морально-нравственной стороне конунга говорить не приходится, её как таковой, и не было – это был обычный образ жизни древнего скандинава – яма, в которую Хальв свалился благодаря времени. Смалодушничав тогда, он так и не нашёл в себе сил, прийти к Идэн и извиниться за содеянный обман, пусть даже совершённый им по принуждению. Волнения, которые бушевали в нем, он подавил брагой и пивом, погружаясь в покой забвения, как состояние равновесия, превратившиеся для него в пытку жизни. Он катился по наклонной, деградируя и теряя свой облик. И, что удивительно, даже не желал этому противиться и что-то менять – он летел в пропасть, им самим же уготованную.

Всё своё время, Ирвинг проводил в ничегонеделание. Это бездействие он удачно совмещал с бессмысленным пьянством и заполняя свою, никчёмную жизнь, лишь только этим. Застолье стало его единственным центром событий, ничего не оставляющее – после себя, кроме головной боли. Время от времени, он пытался размышлять. Размышлять, конечно, о не возвышенном, а хотя бы, о думах приземлённых – не отправиться ли ему в поход. Но, все эти потуги – по лабиринтам разума, замыкались на собственной персоне – и сводились всё к тому же застолью. И пока Хальв приходил в обычную, уже привычную для него кондицию, он продолжал рассуждать, блуждая по развалинам своих планов, обозревая туманную даль, когда то торной дороги, а теперь зарастающую бурьяном и всё больше и больше погружающуюся в океан безмолвия. Он, уже даже, не осознавал – что для поднятия духа – необходимо, что-нибудь сделать полезное, но он уповал на то, что жизнь—злодейка, сломала его целеустремлённость и благодаря, её не мысленным путам, связала его и теперь, ему не выбраться из её зловещего мешка.

– Надо же, как я переборщил??? Попал в покои к Клеопатре?? – изрёк «Смотритель Душ». Резко развернувшись, он поспешил обратно.

Евдокия вошла и молча села, на края огромного царского ложе – Клеопатра спала. Кот, желая известить хозяйку о гостье, подошёл к ней и стал будить её, своими длинными кошачьими усами, щекоча ей лицо. Царица, не открывая глаз, погладила его рукой, он тут же заурчал и тысячи маленьких, быстрых искр-зарядов побежали по его ворсу. Она не любила египетских кошек, из-за отсутствия шерсти – все любили и обожали их, а она нет. Антонио, зная её слабость, подарил ей «Болю» и она была неимоверно счастлива.

– Ты, хочешь, есть? – спросила она. – Или скучаешь по мне?

Кот выгнулся всем телом, потёрся о её щеку и, описав разворот на сто восемьдесят градусов, стал топтаться на её груди, и так, отвоёвывая пространство, он спустился до самых ног.

Клеопатра считала, что таким методом «Боля» изгоняет болезни, забирая их себе. Это был его еже утренний ритуал.

Совершив своё врачевание, он лёг у подножия постели, намереваясь заснуть, но, в спальню вошёл огромный дог. Кот вскочил, выгнул спину и, ощетинившись, зашипел. Взгорбленный загривок, угрожающе вздыбился, после чего кот, тут же – выпрыгнул в окно.

Евдокия проснулась, не понимая – почему, так рано?

– Должно быть, сон разбудил, – подумала она. – Странный, какой-то сон?

– Ты выглядишь крайне озабоченной? – услышала она чей—то голос.

От услышанного звука, ей пришлось вздрогнуть – испуг побежал по её бренной оболочке мелкой дрожью, покрывая все тело сыпью, в особенности спину и руки.

– Может я, все-таки сплю? – подумала она. И ей, очень, захотелось в это поверить. Но голос звучал отчётливо, магически-завораживающе и тем самым – пугал, ещё больше. Невзирая на страх, ей хотелось увидеть говорящего незнакомца. Но голова, как назло, продолжала, не слушалось её, не говоря уже о развороте, хотя бы полу-телом – оно онемело и похолодело.

– Должно быть от страха? – рассудила Евдокия. – Но, почему – мне, так тревожно???

– Боишься потерять его? – продолжил тот же голос.

Наконец-то, совершив медленный разворот головы, она увидела, сквозь заросли бурных, цветущих ветвей, чьи-то глаза. Они показались ей до боли знакомы, не смотря, на то, что были посажены в проёмы глазниц какого-то животного. Она напрягла свой взор, слегка сощурившись – очертание приобрело некую чёткость – это был лик, но, почему-то в контурах газели.

– Что за наваждение?? – возмутилась она. – Мистика, какая-то?

– Ты так считаешь? – послышалось тоже звучание, однако, теперь она поняла, что голос исходит не от газели, а откуда-то из-за неё – из глубины зарослей и он в одинаковой мере пугает и её тоже и судя по испуганным, встревоженным глазам животного не меньше, чем саму Евдокию.