Татьяна Леонтьева - Полтора килограмма соли

Нет, нельзя сказать, что до этого все было скучно, а тут началось. У меня вообще был тот случай, когда «драмкружок, кружок по фото, а еще мне петь охота…». Я ходила в художку и в музыкалку, покуда не нахватала в музыкалке двадцать двоек и не отчислилась. А тут еще и поэткруж, как мы его называли. Но поэткруж – это совсем другая песня, не то что ходить по расписанию в художку и вырисовывать овалы, которые мне никогда не давались. Тут… да что говорить!

Во-первых, Ярославцев наши стихи публиковал в «Сибирских Афинах». Представляете, кропаешь себе что-то в школьной тетрадке, а потом на предпоследней страничке альманаха – вот, твое родное стихотвореньице, а рядом Наталкино, тут же Белкино…

Но круче всех у нас была Чпокс.

Собственно, Ковален сначала на нее внимание обратил. Я вообще была как будто ни при чем.

…Во-вторых, Ярославцев нас приглашал в Писательскую.

Писательская организация тогда находилась в старинном здании в самом центре города. Сесть на четверку или в девятнадцатый – и минут через двадцать выкатываешься на главную площадь. А там – совсем не то, что в нашем жилом районе. Там не какие-нибудь панельные дома в пять или девять этажей, а каменные. И все разные. С арками, с колоннами. А если спуститься к реке, то попадаешь в частный сектор – к деревянным домам с резными воротами и наличниками.

Пожалуй, тогда мы были еще слишком бестолковы, чтобы все это убранство ценить. Но центр был манящим пространством, имеющим отношение только к миру взрослых. Туда не то чтобы родители запрещали ездить. Туда нужен был повод, чтобы попасть. Как-то не принято было гулять в центре. Всю жизнь нарезали круги потрем дворам, так, казалось бы, с чего это вдруг переться куда-то на автобусе. И вот этот повод у нас появился.

Без мам, без пап, мы такие вроде бы самостоятельные, идем к писателям в гости. Мы даже нашли неподалеку кафешку в Доме быта и стали в нее заглядывать. Брать чай с булочкой и смотреть на город из окошка. Это же не то, что в школьной столовой, правда?

И так мы выпивали чай с булочкой, потом брали каких-нибудь печенек на карманные деньги – и к Ярославцеву.

Писательская располагалась на третьем этаже, в двух смежных комнатах. В конце коридора. Помимо нее там вообще всякие союзы теснились. Идешь по коридору и читаешь таблички: «Союз художников», «…композиторов»…

А вот и наши писатели. Ярославцев всегда был на месте. Мы заваливались гуртом и неловко топтались в дверях. Потом проталкивались и рассаживались на стулья с высокими спинками. Оглядывались. На полках столько книг! Неужели это всетомичи написали? Доставали печеньки. Потом выуживали из сумок смятые от волнения тетрадки и читали «что-нибудь новенькое».

Вскоре мы освоились и уже сами заваривали чай и бегали мыть посуду.

В дверь постоянно кто-нибудь заглядывал – поэтессы или прозаики. И все настоящие! Очень скоро мы знали их всех наперечет. И вот однажды появился Коваленко.

Господи, как же мы его возненавидели!

Первая баталия разгорелась на День старшего поколения. Мы тогда уже учились в восьмом классе, и Ярославцев пригласил нас в Писательскую – выступить. Вроде как подрастающее поколение поздравляет заслуженных литераторов.

Мы ответственно явились и дрожащими голосками продекламировали припасенные строчки. На этот раз Чпокс читала про любовь, а я взяла на себя «рассуждения о жизни». Было у меня такое, коротенькое:

Чушь, конечно, все это были какие-то выдуманные мысли. Чего там, в тринадцать лет, может быть? Какое «темно», какая «горечь»?

Но писатели умилялись и аплодировали. Вскоре поспешили перейти к более интересной части – банкету. Весь длиннющий стол был уставлен бутербродами и напитками. Нас с Белкой подсадили к незнакомому дядечке, а Чпокса затолкали куда-то напротив. Ярославцев предоставил нас самим себе и общался с поэтессами.

И воттогда я увидела Ковалена. Мы про него уже не раз слышали. Мол, такой талантливый, совсем недавно пришел в Писательскую, и уже книжку выпустил, и уже член союза… Ярославцев поговаривал, что приведет его к нам в школу, чтобы мы послушали.

Коваленко – высоченный мужик, широкоплечий и, прямо так скажем, пузатый. С густой шевелюрой, редеющей где-то на затылке. Но тогда он еще был хвостат и хвост стягивал детской резиночкой. Такими я закрепляла косички, если хотела навить к утру кудрей.