Марина Воронина - Чешский роман

Сразу уселись вместе его читать.

– Апеннины-ы… – сладко чмокала Раиса, пролистывая тяжелую, разбухшую, советских лет выпуска, книгу. Снимки были черно-белые, расплывшиеся, никаких итальянских красот не передавали. Но подписано же: Колизей, Аппиева дорога. Остальное и домыслить не сложно. Для визуального знакомства с новой родиной Катьки годился и выцветший фолиант.

– Смотри-ка, что пишут: «после подавления восстания Спартака вдоль Аппиевой дороги было распято шесть тысяч рабов». Ну и вонища-то стояла, представляю, – передернуло отвращением Ленусю.

– Как бы я хотела побывать на Апеннинах, – продолжала чмокать заведующая. – Так и вижу, как бредут по виадуку легионеры, сверкают шлемы, скрипят повозки с провиантом и маркитантками. А по бокам – гробницы, виллы, башни, всякие памятники.

– Виселицы, говорю тебе.

– Ах, оставь свой черный юмор!.. Я в школе историю обожала, особенно древнюю, но нигде не побывала, чтобы самой посмотреть.

– Купи путевку и езжай на Апеннины. Проблем-то!

– А ты, поэтесса, чего сидишь, никуда не едешь?

– Не хочу!

– Вот и я не хочу! Мне здесь хорошо!

Прооравшись, библиотекарши вновь уткнулись в альбом.

– Все-таки, литература намного интереснее вашей истории, – зевнула Ленуся.

Раиса неодобрительно покосилась. Лично ей поэтическая натура коллеги, а чуть раньше близкой приятельницы, переставшей ею быть, на загривке уже сидит. То и дело та уносится грезами в дебри, забывая отмечать на бумажке число выданных и условно выданных (причем, последних почему-то было больше) книг.

Отчетная статистика главенствовала в системе, ибо определяла статус библиотек и зарплату сотрудников. Ежевечернее подведение итогов являлось важнейшей частью работы. Приписывать лишних читателей, одного довести до десятка; отмечать, кому что выдано, а для этого найти не только формуляр, но и достать саму книгу, всё логистически отметить – это серьёзный труд, где-то даже искусство! Но Елене Борисовне вечно не до того! Ой, забыла! Раиса злилась и бормоча: благородная нашлась, занималась формулярными операциями сама.

Наверное, мало кто любил эту стройную, со вкусом одетую, вполне привлекательную Леночку-девочку. И было из-за чего. Дамская манерность сочеталась в ней с жесткой твердостью, когда дело касалось личных интересов. Попробуй заставь ее лишний час поработать, или не вернуть в срок занятую сотню рублей. С потрохами съест и не подавится. Вечная ее слабость, когда то аппетита нет, то погода утомляет, – не мешала видеть, где что плохо лежит. Нет-нет! Ленуся чужой копейки разу не взяла! Зато чужих мужчин – сколько угодно. Мужей, чужих любовников, друзей, чьих-то души и сердца она уводила не потому, что кому-то хотела зла или была из породы хищниц. Наоборот! Она была нежна, как зайка и ворковала, как голубка, даря встреченному объекту – Любовь! Что же здесь преступного? Разве не наставляют святые писания: любите друг друга?! Вот она и любит. Поймите же ее, дорогие матери, жены, подруги и прочие недовольные женщины. Бог велел делиться. Да, Ленуся прилежно посещала церкви. То слушала песнопения в баптистском молельном доме, то прикладывалась к иконам в православном храме. В божьих домах неизменно жалели и выслушивали, говорили исключительно о высоком и вечном – чего так не хватало в обыденной жизни!

Прыгучие маленькие груди под утянутым свитерком, круглая попочка, которую хотелось похлопать, ржаные локоны, открывающие розовые ушки. Прелесть! Но Ленуся была одинока. Мужчины, которых она легко цепляла на поэтических вечерах, в больничных очередях и в тех же храмах, рано или чуть позже, единодушно сбегали от попки и ушек. Бросали несостоявшееся рыцарство и исчезали, как бы цепко поэтическая женщина не успела их обвить. В неудачах Ленуся винила чьи-то сглазы да немного собственное лицо, похожее на использованную тряпицу, – тусклое, покрытое бугорками и рытвинками. Дорогие крема и пиллинги не помогали, а Нина подозревала, что состояние кожи Ленусика прямо пропорционально ее поведению.

Очередная неудача провоцировала сочинение все более жалостливых строк о покинутой Даме и высокой любви. А потом, обхватив себя руками, словно призывала защитить и пожалеть, она читала их на очередных вечерах. Упрекала, жаловалась, верила и прорицала, и оббегала глазами зал, отыскивая нового претендента на звание рыцаря. И находила. Правда, все реже и реже.

– Классика умерла! А это, – показала заведующая на книжные стеллажи, – оставшиеся от нее мумии. Чтоб не забывали.