Рани Маника - Земля несбывшихся надежд

Я осмотрелась в комнате, где все выглядело и пахло новым. На одежде в шкафу все еще висели этикетки. На нижней полке шкафа весело сверкали новые дорогие туфли с яркими пряжками.

— Ты что-нибудь помнишь? — спросил отец заботливо. Не с надеждой, а именно заботливо. Я замотала головой. Замотала так отчаянно, что даже стало больно. У меня все еще был красный шрам на том месте, где я ударилась головой, падая в дыру на пешеходном переходе.

— Разве у меня нет мамы? — робко спросила я, поскольку боялась незнакомца.

— Нет, — ответил он грустно, как мне показалось, но я могла и ошибаться. Я была тогда еще ребенком и ничего не знала о папах, которые притворяются. Он показал мне маленькую фотографию. У женщины на фотографии были грустные глаза. Глаза, которые заставили меня чувствовать себя одинокой. — Мама умерла во время родов, — сказал он. — Бедняга умерла от кровопотери.

Значит, это была моя вина, что грустная женщина с фотографии умерла. Тогда мне захотелось, чтобы у меня были мамины глаза. Но у меня были глаза отца, холодные и рассеянные. Мне хотелось плакать, но только не в его присутствии. Когда он ушел, я позволила себе упасть на чужую новую кровать. И заплакать.

Много раз я просила отца рассказать о тех потерянных годах, но чем больше подробностей он мне описывал, тем больше я убеждалась в том, что он лгал. Была какая-то тайна, которую он от меня скрывал. Тайна столь ужасная, что он придумал для меня абсолютно новое прошлое. Теперь я хотела вернуть те потерянные годы. Их нехватка разрушила мою жизнь. Я знала, что голоса на кассетах скрывают множество тайн. Вот почему отец скрывал их от меня все эти годы.

Вокруг были разные красивые цветы, но среди них не было моей Лапы Кенгуру. Очевидно, они были слишком дорогими для похоронных венков. Наверно, они подходят для украшения домов только богатых и знаменитых людей. Мой отец был очень богат, но он ненавидел Лапы Кенгуру. Ненавидел всей душой. Так, как я ненавижу сочетание черного с красным. По какой-то причине черные лепестки так заставляли его нервничать, что он покрывался испариной. Было интересно наблюдать, как он делал вид, что вьющиеся, похожие на паука цветы не оказывали на него никакого влияния. В первый раз, когда я включила их в цветочную композицию, он смотрел на них так, словно я обернула комок шипящих змей вокруг каждого черного стебля.

— С тобой все хорошо, пап?

— Да, да, конечно. Просто немного устал сегодня. — И посмотрел на меня так внимательно, как будто я сделала что-то отвратительное. Как будто это я забила ему весь шкаф новой одеждой, покрасила его комнату в приторный, нелепый розовый цвет и наврала ему с три короба. Я смотрела на него с интересом. Никогда не знала его, моего отца. Он никогда не прикасался ко мне. Он никогда даже не подходил достаточно близко, чтобы я могла прикоснуться к нему. Я не знала его тайн. А их у него было немало. В его узких холодных глазах они горели, словно погребальный костер.

— Ты сегодня что-нибудь вспомнила? — вдруг спросил он.

— Нет. А что? — Я смотрела на него все с большим удивлением.

— Ничего. Мне просто интересно, — врал он с улыбкой политика. Нечестный папа.

Мой взгляд привлекла женщина, только что вошедшая в комнату. Она несла свою скорбь с трагическим благородством, с ног до головы облаченная в черное, и была удивительно красива. Я никогда раньше не видела ее. Губы у женщины были слишком красными. У меня почему-то чуть сжались пальцы.

Черное и красное. Черное и красное… Это же были цвета моих кошмаров, мучивших меня! Женщина вошла в папину гостиную, где стоял гроб на длинном низком столе. Укрытый прохладным атласом, желтым и безмятежным, он ждал, когда мы отдадим его на съедение голодному чудовищу в крематории.

Вдруг красивая незнакомка побежала. Мелкими, чуть жеманными и очень женственными шагами. Она эффектно бросилась к неподвижному телу и стала рыдать. От удивления я даже немного отошла назад.

Еще один из папиных маленьких секретов возвращается за расплатой.

Мрачная толпа быстро поняла, кем была эта женщина. Люди украдкой поглядывали на меня, но я не обращала на них внимания. На миг черная фигура, закрывшая худое желтое тело умершего, заставила меня представить большую черную самку паука, которая изгибается и пожирает своего борющегося любовника. Но было ли это лишь прекрасным представлением, — не в этом суть. Даже умирая, Люк Стедмен не был борющимся любовником. Мой дорогой, дорогой папа. Верный до самого конца. Холодный и, конечно, свободный от шелковых сетей.