Екатерина Береславцева - Начинай со своего дома

После отрезвляющего разговора с Ксенькой я дала себе слово, что буду браться за ум и больше никогда не позволю себе окунаться с головой в мечты, какими бы красивыми они ни были. Я даже произнесла клятву, стоя перед большим зеркалом в своей спальне, одновременно являющейся столовой и гостиной, и решительно рассматривая пышные формы и глаза блеклого серого цвета за стеклами очков.

– Клянусь, что отныне эту шикарную женщину никто никогда не назовет глупой коровой! Клянусь, что с этого момента я забуду все свои романтичные бредни, возьмусь за ум и стану самой хладнокровной и расчетливой дамой в нашем издательстве!

Именно с таким настроем я и осталась в очередное «ночное», не обращая внимания на зазывное поскрипывание ступенек лестницы и отмахиваясь от таинственных шорохов за дверью нашей комнаты. Я деловая собранная леди, от которой зависит своевременная сдача номера в тираж, ни больше, ни меньше! И пусть хоть тысячами голосов дом протрубит прямо мне в уши, мое спокойствие останется таким же незыблемым и нерушимым!

– Саша! Ты слышишь меня?! – кажется, уже минуту Зинаида, наша верстальщица, трясла меня за руку, пока я, стиснув зубы, вела внутренний монолог.

– Да, Зинуль, прости, задумалась. – встряхнула я головой и посмотрела на девушку. – Что случилось? Не влезает текст?

– С текстом все в порядке, Саш, но мне срочно нужно домой.

– Как – домой? – удивилась я. – Мы же только начали!

– Мама позвонила, говорит, трубу прорвало в детской, вода хлещет, как из ведра. Надо срочно аварийку вызывать, а она мальчишек успокоить не может!

У нашей Зинули год назад родились братишки-близнецы, а спустя полгода умер отец от какой-то сложной болезни, оставив троих детей и жену в полнейшей растерянности и тоске. Зина на тот момент училась в одиннадцатом классе. Кое-как окончив школу, она устроилась в наше издательство, поднаторела в верстке, и теперь была единственной кормилицей своего семейства.

– Иди, конечно, Зинуль! – забеспокоилась я. – Работа работой, но семья важнее! Не переживай, я корректуру пока закончу, а там, глядишь, и ты вернешься. А может быть, Тамарке позвонить, она верстку доделает?

– Не надо! – махнула рукой Зина. – Ты что, забыла ее ревнивца? Он же потом вообще никуда ее не пустит!

– Ты права, Тамарку лучше не трогать, – согласилась я. – Иди, Зин, и не переживай, все успеем к сроку. Зонт не забудь – слышишь, как разошлось?

– Не забуду, Саш! Спасибо! – Зина метнулась к курточке, подхватила свой старенький клетчатый зонтик и хлопнула дверью. Я осталась одна во всем доме.

– И прошу меня не отвлекать! – громко произнесла я в пустоту, придвинула к себе чашку с остывшим кофе, взяла в руки карандаш, поправила очки на переносице, поерзала попой и углубилась в текст. Люблю я работать под шум дождя!

Через полчаса глаза у меня стали слипаться. Я взглянула на циферблат настенных часов, – ну конечно, уже полпервого ночи! – вылезла из кресла, сделала несколько прыжков на затекших ногах, сгребла пустую кружку и поплелась на кухню за свежей порцией бодрящего напитка. Чтобы дойти до вожделенного чайника, нужно было пройти через длинную темную галерею, прозванной Марией Семеновной «выходом в свет». Чудной господин Лебедев, проектировавший свой дом, почему-то задумал этот узкий коридор совершенно глухим, без единого просвета в виде двери или окна. Я не знаю, дружили ли раньше стены этого помещения с канделябрами, освещавшими своими парафиновыми палочками дорогу хозяевам, но сейчас здесь не было ни одного светильника, ни даже завалящей одинокой лампочки, свисающей на тонком проводке, ни-че-го! Сколько раз мы пробовали провести сюда освещение силами вызванных мастеров – все бестолку. Просто мистика какая-то. Лампочки Ильича выдерживали ровно минуту, а затем начинали шипеть, скворчать, как сало на сковородке, и перегорали. Дольше всех продержалась только японская энергосберегающая лампа, купленная в самом дорогом супермаркете по сумасшедшей цене. Ее презрительной усмешки хватило минуты на три, за которые мы, кстати, смогли рассмотреть тонкую лепнину вдоль потолка, – и зачем, спрашивается, она в таком месте, если все равно никто ее не видит? – и потрясающе красивые обои, которые вспыхнули золотом и погасли вместе с перегоревшей восточной штучкой.

– Мда, – крякнул Петр Петрович, стоявший в тот момент рядом со мной, и невольно уцепился за мое плечо. Я усмехнулась, благо, ничего уже видно не было. Наш шеф панически боится темноты, усердно скрывает это от всех своих сотрудников, но все, как водится, об этом прекрасно знают.