Ольга Карклин - Роман о любви - Катулл и Клодия. Римское небо. Книга 1. Роман. Переводы. Эссе.

Небольшая квартирка c отдельным входом сияла в нежном солнце: ванная комната, где можно было мыться, стирать, водопровод: холодная и теплая вода в кранах, кухня с компактной печкой, небольшая столовая, две спальни и небольшие жаровни…

Новые хозяева всей этой солнечной роскоши принялись, не спеша, распаковывать вещи. Хотя, по сравнению с виллой, которую они покинули недавно…

Нужно было приобрести самое необходимое – мебель, продукты, книги…

Молодой человек вышел на улицу и со странной уверенностью, словно он уже и знал всю географию города, миновал Бычий Форум, колонны храмов. Люди охотно подсказали ему нужные лавки, и, проходя, сквозь прибывающие волны людей, сквозь все растущую толпу горожан, он, не без труда, вышел к рынку. Ему нужно было найти мастерские, торгующие необходимыми ему вещами. Нашел. Сделал заказ, указал свой адрес для доставки, расплатился.

Солнце уже поднялось над головой, а это означало – полдень, и жара навалилась на город, плотно и тяжело.

Молодой человек остановился, наконец, у живописного дома, постучал в блестящую темную дверь. Ему отворил сам хозяин – Корнелий Непот, улыбающийся, веселый с блестящими глазами и легкими движениями…

– Катулл! Гай! Ты!

Катулл почувствовал одновременно легкость и скованность, словно комок подступил к горлу, и он ничего не ответил, да, впрочем, они уже шли сквозь нежную прохладу дома, сквозь внутренний дворик, наконец, достигли покоев Корнелия – прохладный зал с задрапированными окнами, сквозь которые мягко пробивался свет.

Стол, заваленный свитками книг, книжные шкафы, наполненные исписанными рулонами, небольшие статуэтки богов и богинь, мифических животных, критская керамика, коринфская бронза… чего только не было в этой обители Муз…

– Рассказывай, что, как? – нетерпеливо приступил Корнелий к расспросам.

– Приехал.

– Как дома?

– Хорошо. Отец надеется на щедрый урожай, сестра выросла, почти невеста, брат весел, мать здорова…

– Да. Веронский виноград, – мечтательно произнес Корнелий. – А мои как?

– Отлично! Вот, просили тебе передать… – и он протянул Корнелию небольшое письмо, а также мешочек, доверху наполненный сестерциями.

Пока Корнелий читал, Катулл подошел к окну и, отодвинув портьеру, выглянул в окно. За окном рос сад, и в солнечной зелени весенних деревьев цвел розовыми, белыми, сиреневыми, огненными всполохами. Сад дышал. Небо глядело в душу. Небо сияло сквозь легкие облака, сквозь ветви цветущих деревьев.

Он уже знал этот особый покой, вселяющий уверенность и силу, запредельный, особый… Он чувствовал, когда Небо с ним разговаривало. Он различал этот язык, любил его.

Корнелий окликнул Катулла, вывел его из особого состояния силы, в руках Корнелия плескалось темное маслянистое вино в бокале, он плеснул в другой бокал Катуллу…

– За встречу, друг! Будем здоровы!

– Сперва тебе нужно встретиться с нашими, это отличные поэты-неотерики, мы представляем здесь в Риме Александрийскую школу…

– Я перевожу Каллимаха…

– Не сомневаюсь в тебе. Ты ведь не перестал писать свои ямбы?

– Я бы сказал, наоборот….

– Уверен, в Риме тебя оценят.

Катуллу около двадцати, когда он переезжает из Вероны в Рим. Семья рассчитывает, что именно в Риме он продолжит свое образование, изучая юризм, что даст шанс начать собственную карьеру. Время – очень приблизительно с погрешностью в три-четыре года, здесь историки несколько расходятся – примерно 64 год до Рождества Христова.

Гай Валерий Катулл приезжает в Рим.

Мечты семьи о карьере сразу же были пожертвованы поэзии. Стихи, а не юридические тонкости волновали его кровь. Стишочки. Знал бы он, что они ему принесут.

Он вошел в кружок таких же молодых поэтов, увлеченных Александрийской поэзией.

Его стихи признавались лучшими.

Тогда же он сблизился с Корнелием Непотом.

Дружбу с Корнелием Катулл сохранил до конца жизни, и свои последние дни – бездомный, тяжело больной Катулл провел в доме Корнелия.

Так что это посвящение Корнелию, безусловно, оправдано.

В обращении к Корнелию, за мягкой иронией, отсутствует всякая фамильярность. Здесь нет притяжательного местоимения – мой, так характерного для Катулла. У Катулла притяжательное местоимение «мой» никогда не указывает на обладание, на форму собственности, но это и обозначение чувств, и душевной близости, и ссылка на некую внутреннюю общность – огромная палитра значений.