– Подумать только, Жанна, – обращалась женщина не столько к своей дочери, прелестной кареглазой девочке десяти лет, сколько к самой себе, – объявить меня в розыск, как государственную преступницу, переметнувшуюся некогда на сторону англичан! Меня, – она прижала к груди правую руку, – которая много лет была глубоко преданна Его Высокопреосвященству и короне, которая всегда была верна Франции! – алая краска праведного негодования покрыла ранее бледное лицо молодой дамы. Она и была молодой красивой женщиной, хотя прежний вид шпионской деятельности и перенесённые тяготы отметили её живое лицо печатью смертельной усталости от жизни. Её ставшие впалыми щёки, казалось, заполыхали огнём. Этим же огнём зажглись её запавшие голубые глаза, под которыми обозначались тёмные круги.
– Мамочка, – Жанна пристроилась под боком у молодой женщины, прилёгшей рядом с конём, – но ведь эти обвинения к тебе никоим образом не относятся! – с искренней горячностью возразила девочка. – Ты никогда кардинала не обманывала, всегда верно служила Франции, как истинная патриотка. Ты была преданна Его Высокопреосвященству и своей родине…
– Да, только родина, в лице Его Высокопреосвященства, предала меня, – буркнула с ядовитой издёвкой и затаённой в голосе скорбью молодая женщина, прижав к себе дочурку и накрывая её полой своего плаща. – Доброй ночи, Жанна, – пожелала она, смягчившись. – Спи, моя родная…
– И тебе приятных снов, матушка, – пожелала девочка засыпающей маме, коснувшись губами её лба, как сама Анна часто делала, укладывая её спать. Вскоре две беглянки, мать и дочь, забылись долгим сном, охраняемые от непогоды крышей и стенами хижины, и от возможных недоброжелателей – плотно закрытой на засов дверью. А за успевшими заиндеветь окнами хижины буйствовала вьюга, заметая снегом и без того едва заметные тропинки…
Глава 1. Горький хлеб. Воспоминания
Pov. Миледи.
Увы, слишком рано моя дочь узнала обратную сторону жизни за всё то время, что мы скрывались от ищеек моего бывшего покровителя кардинала Ришелье, едва ли не по всей Франции. Слишком рано Жанне пришлось взрослеть и учиться самостоятельности. Боже, ей же всего десять лет – в марте будет одиннадцать… Совсем ещё дитя, наивная и беззащитная, доверчивая… Что хорошего она видела за эти полтора года? Моя бедная девочка, столько свалилось на её плечи. Каждый день жить в постоянном страхе, что нас могут выследить и отправить меня гнить в один из «каменных мешков» Бастилии… Что бы тогда стало с Жанной, плотью от плоти и кровью от крови моей? Никогда я не тешила себя пустыми иллюзиями, что мои нынешние враги сохранят жизнь моему ребёнку. В лучшем случае Жанна окажется на улице, предоставленная сама себе, а то и заточённой в монастыре, пока смерть не приберёт её к рукам. В худшем – моя дочь окажется со мной в Бастилии за компанию, где уже мы будем гнить живьём вместе.
Ничего не скажешь, прекрасный способ устранить с дороги меня и мою дочь, которая может оказаться неудобным свидетелем, есть у моих врагов. Кто вспомнит о некой миледи Винтер и её дочери, томящихся в тюрьме, где они будут влачить своё дальнейшее существование, ожидая своей смерти? А то и вообще моя Жанна могла бы стать кормом для рыб в Сене. Увы, эти мысли часто находили своё воплощение в моих кошмарных снах, неотступно терзающих меня. Пока у меня и Жанны были деньги, мы ещё могли позволить себе жить на широкую ногу и останавливаться в лучших гостиницах. Мы могли позволить себе роскошные апартаменты и вкусные яства. Каждый день я и Жанна имели средства, а значит, и возможность покупать множество сладостей, так любимых ею. Но, едва возникало хоть малейшее подозрение, что люди красного герцога выследили нас, мне и моему ребёнку приходилось спешно уезжать в другой город, собрав все наши пожитки. Менг, Бурж, Тарбе и Руан. Льеж, Лион, Динан и Тулуза. Нанси, Бордо, Нант и Невер, Монпелье, Дижон. Гент, Каркассон и Орлеан. Всех городов, где мне и Жанне доводилось останавливаться, не вспомнишь… Сложно сказать, в каком из городов я и Жанна жили хотя бы дольше двух месяцев. Как цыгане, мы были вынуждены постоянно переезжать с места на место. Но золото в моём кошеле имело очень неприятное свойство заканчиваться. Таять на глазах, образно говоря, если угодно, безвозвратно. По мере того, как денежные средства истощались, удобств, которые я и Жанна могли себе позволить, становилось всё меньше. Просторным и большим комнатам лучших гостиниц Франции пришли на смену дешёвые харчевни и таверны… Где мы могли позволить себе убогую комнатушку на чердаке с одной-единственной кроватью. Даже на дровах для камина приходилось экономить, поэтому я и Жанна спали в обнимку на одной кровати, не снимая верхней одежды – от холода спасало.
Читать дальше