Олег Рой - Шапка live, или Искусство выживания

Насколько я понимаю, меня какое-то время всерьез собирались усыпить и сделали бы это, не родись я таким милягой. Эх, а еще говорят – не родись красивым, а родись счастливым. Да не будь я таким, как выражается моя хозяйка, мимимишным – на свете меня вовсе не стало бы.

Но я-то не понимал, что дамоклов меч, занесенный надо мной, временно убран в ножны, и всех последующих визитеров подозревал в намерении укоротить мою линию жизни, как говорят громадины-люди. Потому вид у меня был неприветливый, и люди, посоветовавшись, вновь запирали меня в вольерчике.

Если первое время я ничего не мог поделать от страха, то затем немного отошел, но теперь начал тяготиться своим заключением. Пока я, забившись в уголочек, дрожал от ужаса, а по ночам плакал, вспоминая матушку, вольер не казался мне таким уж маленьким. Но я же щенок, я расту, мне бегать надо или хотя бы ходить, не туда-сюда по этому аквариуму-переростку, а по открытым пространствам.

Когда я стал задевать потолок сперва полукруглыми ушками, затем темечком, то понял – надо что-то делать. Или меня заберут отсюда хоть куда-нибудь, или я тут с тоски помру. От этих печальных мыслей меня охватила такая дикая тоска, что я улегся пластом и принялся петь собачью народную песню, по своему настроению вполне подходящую в репертуар Татьяны Булановой, которую так любит уборщица зоомагазина, иногда подкармливающая меня сухими вкусняшками.

Вероятно, меня в конце концов все-таки усыпили бы, даже несмотря на всю мою мимимишность и няшность, но, вероятно, я родился под счастливой звездой созвездия Гончих Псов. Тем более, что я твердо решил – следующий, кто мной заинтересуется, будет мною облизан с ног до головы, и уж точно кусаться, рычать и проявлять хоть малейшее недовольство я не стану.

Как назло, никто мной не интересовался очень долго, так что моя тоска, минуя стадию черной меланхолии, постепенно переходила в непроницаемое отчаяние. Я – самая несчастная собака во вселенной! Я рожден для того, чтобы страдать и умереть с тоски! Да лучше б меня усыпили, что ли…

– Люди, зачем вы так, за что? – выл я, но люди покупали какие-то мешки, упаковки, баночки, клетки с птицами, аквариумы с рыбками, а на меня не обращали ни малейшего внимания.

И когда я уже почти потерял надежду, все чудесным образом изменилось.

Итак, я сидел в своем вольерчике и вывыводил тихую песню, ни на что особо не надеясь. Я даже перестал смотреть на посетителей и гадать, кто из них мог бы захотеть купить себе симпатичного маленького щенка, который, как известно, лучший друг человека. Зачем? Никто все равно не купит. Потому-то я и не обратил внимания на то, как они появились. Вообще, самые важные события нашей жизни происходят без предупреждения, вы не замечали?

Короче, выл я, выл, тоскливо так… вдруг смотрю, подходит ко мне Она. Я, конечно, сужу со своих собачьих позиций, но мне Она показалась довольно красивой, и пахло от нее приятно – луговыми цветами и, немного, чем-то вкусным. Хотя сердце чуть-чуть тревожно екнуло, что-то такое в Ней было кошачье, но в моем положении это не имело никакого отрицательного значения. Ну, красивая, ну, пахнет приятно, так ведь их много красивых, приятно пахнущих. Подойдут, уставятся, скажут «какой песик миленький» – и уйдут восвояси, а мне сиди.

– Какой песик миленький, – сказала Она. – Он мне нравится, он особенный.

Я вздохнул и улегся, положив голову на лапы. Конечно, я немного кокетничал, так как знаю, что в таком положении кажусь еще симпатичнее.

– А ты чего грустный такой? – спросила Она.

«Эх… я мог бы сказать ей, что, если бы ее заперли хоть на месяц в тесном вольерчике, она бы тоже вряд ли веселилась. Мог бы, но не сказал, потому что разговаривать не умею. Но, кажется, Она поняла. Вот бывают же умные, даже среди громадин!»

– Тебе грустно потому, что тебя здесь заперли, да? – спросила Она.

Я почувствовал, как в моей душе поднимается уже почти полузабытое чувство – надежда. А поэтому брякнулся на бочок, выставив вверх лапки, и, натурально, выкатил из глаза огромную слезу. Это оказалось не так уж и сложно, достаточно было подумать о том, что сейчас она уйдет, и я опять останусь в своей тюрьме без суда и следствия. Тут не то что такое высокоорганизованное существо, как померанский шпиц, тут и фикус вроде того, что на подоконнике в кадке стоит, зарыдал бы в голос.

– Маленький, ну что ты, – сказала Она. – Ну не плачь…

Ее взгляд опустился к цидульке, наклеенной на стекло моего вольера: